Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

– Глупость делаю, – обреченно укорила себя Марница. – Мой Кимка пастушок, а не эдакая гора меха с когтями. Кимочка! Ким!

Зверь не откликнулся и не проснулся. Вроде чуть иначе вздохнул, поглубже – и только. Марница упрямо тряхнула волосами и попробовала приподнять тяжёлую лапу. Положила на колени. Продела снизу руку с пояском. В глазах предательски защипало. То ли от жалости к себе, то ли от новой волны сомнений, подтачивающих остатки решительности. Узелок на поясе получился неплотный. Марница не стала вязать его повторно, бантом. Ну и пусть так. Глупости как ни украшай, умнее они не покажутся. Опять же, решенного не перерешить. Как Ким говорил: сделанное – сделано…

Марница встала и быстро, почти бегом, направилась к опушке. По сторонам она больше не глядела. И не оборачивалась. Зачем?

Едва лес остался позади, небо затянуло серостью, холодный ветер рванул ворот куртки. Бросил за шиворот пригоршню дождевых капель с ветки. Зябко, пасмурно – зима… Даже ледок тонкий, редкий для здешней погоды, дыбится коростой на лужах. Каша полужидкой воды чавкает под ногами. Куда идти? Марница огляделась, усердно кутаясь в дареную куртку. Подумала куда нежнее о нахальном рыжем Фимке, собравшем в путь достойно и с толком. Ягодой угостил да теплой одежкой снабдил. Небось, он и на опушку вывел с умом.

Издали, из стылого тумана, смешанного с дождем, донесся невнятный звук. Стучат упрямо и часто – только люди могут творить свои дела в непогоду, не отгораживаясь ленью и не отдыхая. Марница усмехнулась. Вполне возможно, исполняют очередное батюшкино повеление. Ему и прежде не стоило намекать на преграды на пути к замыслу. А теперь, когда он назвался князем и заполучил полную власть в руки…

Шаг ускорился сам. Подгоняли и холод, и поспешность. Домой! Она устала, она душой иззябла, сомневаясь и выбирая. Ким твердил: мама ждёт и глядит из-под руки. Хорошо бы это было правдой. Мама – она ведь всё поймет. Ей можно уткнуться носом в передник и реветь в голос, не думая, как при этом смотришься.

Ноги резво вынесли из редкого подлеска на дорогу, по ней, утопающей в грязи, то и дело ныряющей в длиннющие лужи, удалось подобраться вплотную к источнику шума, даже не продрогнув до костей. Зато от увиденного сделалось мутно и горько на душе. Кончились сказочки, вот тебе, Маря, быль, как она есть.

Марница сухо и зло усмехнулась. Чего ещё она ждала?

По колено в грязи, иззябшие и понурые, копошатся тантовые куклы. Да, превращать людей в таких вот безвольных и жалких рабов теперь запрещено. Однако же прежде их наделали немало. И тех рабов, до смены закона испробовавших иглы тант, уже лишенных себя, не возбраняется использовать на простых работах. Кормить велено сытно и обращаться с ними без грубости… Порой это исполняется, а порой и нет. Здесь Горнива, край людей. Выры за делами не надзирают. А князь… Ей ли не знать, кем батюшка был по молодости и как он ценит людей: по-своему, по-наемничьи. Куклы неловко поворачиваются, иногда падают и снова поднимаются. Волокут бревна, увязывают веревками, стучат молотками. Жидкая затоптанная до равномерной каши грязь тянется от холма вниз, до самого берега серой зимней большой воды…

Марница прищурилась, разыскивая знакомые приметы. Невесело усмехнулась. Дорога вернула её туда, откуда всё началось летом. Недалече стоялая ныне брошенная и сожженная деревня, староста которой изготавливал таннскую соль и передавал ей для продажи. Позже и саму Марницу продал, помог наемникам точно выведать её дорогу и подготовить засаду. Памятное место. Большая вода совсем рядом, а это – узкий и длинный язык моря, разделяющий здесь Горниву и Ласму. Видимо, задумка со строительством порта как раз теперь превращается в быль, трудом обречённых тантовых кукол.

– Чего встала на дороге, дура лохматая, иди сюда, согрею, – по-хозяйски, с издёвкой, предложил голос наёмника.

Обернувшись на окрик, Марница рассмотрела неторопливо шагающего к ней по грязи мужчину. Рослый, ряха здоровенная, сапоги наилучшие, непромокаемые, да и вся иная одежда добротна. Глядит сально, в руке зажато кнутовище. Как иначе заставить тантовых работать живее? Тут пустой берег, наёмник и его дружки полагают себя полными хозяевами округи, пока не понаехали брэми поважнее. Само собой, плохо одетая девка без оружия, с нелепым лукошком на сгибе локтя, не из их числа.

Марница поставила лукошко на единственное более-менее сухое место – кочку, уцелевшую на обочине. Многообещающе улыбнулась наёмнику. Тот даже засопел, подошел вплотную. Наверное, не в первый раз девки и бабы сюда забредают с самыми разными торговыми предложениями. Сочтя положение дел понятным для себя, наёмник, как и многие иные прежде, успокоился, расслабился. Девка на голову ниже его, улыбается широко. Стоит смирно, ждёт. Тут не нож тянуть надо, а куртку расстегивать и напоказ чесать пузо…

Один удар самый обычный – в пах, второй наотмашь по лицу, но уже вывернутым из пухлой наемничьей руки кнутовищем. Добро пожаловать домой, достойная брэми… Ничего не забыла, и навыки целы, и знакомый прищур презрения сам собою обозначился.

– Забыл сказать «брэми княжна», гнилец, – ласково сообщила Марница воющему в грязи наёмнику. Пнула ногой в брюхо, не жалеючи. – Страфа подай заседланного, немедля. Кто старший над стройкой? Не ной, как баба, слушать тошно.

Марница деловито отстегнула нож с пояса наемника, забрала себе. Глянула ещё разок на тантовых, повнимательнее. Осмотрела берег, подбоченясь и поигрывая кнутовищем. Уже бегут люди. Всполошились и прут аж от дальней постройки, едва различимой в киселе тумана, смешанного с дымом. Муть эта стелется по земле, ползёт на воду, а беду батюшкины воры и сквозь туман видят, и в ночной тьме примечают… Марница хмыкнула. Этот тип людишек она знает. Вот уж кого не пронять сказочками! Только простые средства срабатывают. Страх да боль. Ударь первой, наори и заяви свое право – они сразу придут к должному уважению. Иначе схарчат и костьми не подавятся. Вон: бегут, щеками трясут, серые от недоумения, руки растопырили… То ли за нож хвататься, то ли за игломёт, то ли, смешно сказать, самим веревку тащить и петлю вязать для собственной шеи. Поперёк слова князя здесь никто и не пойдёт, у батюшки с этим теперь, надо думать, вдвое строже против прежнего.

– Где учетные тросны? – рявкнула Марница, не давая бегущим опомниться. Подхватила лукошко и пошла навстречу. – В ту избу несите. Забыли, сколь я ласкова к ворам? Почему у работников руки синие от холода? Где рукавицы? Чем кормите их? Миску того же нацедите мне, проверю на вкус. Это ясно?

– Брэми Марница, – опознал пожилой наёмник, лицо которого Марница смутно припомнила: бывал у батюшки на подворье. – Какая честь для нас… княжна в гости, получается. Всё будет, мигом. Что же вы пешком, без гонца да весточки? Уж мы бы расстарались.