Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

– Узнала я его или нет – не ведаю, – убито закончила Марница. Не сдержавшись, всхлипнула и уткнулась в отцово плечо. – А ну как он вернется не такой? А ну я его и человеком не признаю?

– При твоем-то упрямстве? – рассмеялся тот. – Не явится, сама найдёшь и за шиворот притащишь, я знаю тебя. Даже жаль мужика. Вся порода у вас такая: как вцепитесь, уже не отпустите. Купа вон, на вид тиха и покладиста, но – двадцать лет меня ждала и тем переупрямила мое упрямство… Однако же получается, ты обязана своему Киму жизнью. Это серьезно. Это я уважаю: из зыбучего песка выволочь и домой ко мне доставить целой.

– А не найдётся, так и не беда, – вдруг сказала Купава, и Марница замерла неподвижно, настороженно. – На неделе у нас гостил шаар земель Тадха. С сыном. Тот и собой хорош, и умён, и происходит из достойной семьи.

– Купа, мне уже кисло слушать о нём, – скривился князь. – Да, мужик толковый, мне он по сердцу. Ловок, крепок, деловит… Но по закону Горнивы двух мужей даже нашей Моньке никак нельзя держать в доме. Они ж не страфы, чтоб за бабу драться каждый день! – Князь расхохотался. – К тому же и баба пойдёт в бой. Нет, Купа. Мне жалко его. Ты не видела, каков был второй жених твоей дочки после помолвки. Зеленее листка и слабее младенца. Чем эта бестолочь его опоила, до сего дня не ведаю.

– Но ты обнадежил брэми, – удивилась Купава. – Сказал, сговора у нашей девочки ещё ни с кем нет.

– Пока живого и здорового мужика вот тут не увижу и слов должных от него не услышу, пока наша непутёвая дочура не вымолвит нужного ответа, до тех пор сговора нет. Её по трактирам, я-то знаю, звали гулявой Монькой. За что? А за то, что никто ей не хорош. Сегодня вроде кошки, ластится и мурлыкает, и всё уже «да» и всё точно. Зато завтра так закогтит – месяц лежат пластом. Ножи она кидает метко. И много их носит при себе.

Купава поджала губы и не ответила. Марница покосилась на накрытый стол… и отложила переживания. В общем-то, она неплохо представляла себе мамины доводы, даже и невысказанные вслух. Сверх того знала наверняка: перед сном услышит их самое полное и подробное толкование от самой Купавы. Та придёт со светильничком, сядет у изголовья и будет шептать едва слышно, в обычной своей попытке вложить в голову дочери разумные мысли невзначай, тихо. В полусне, когда та особенно беззащитна и маминому слову перечить не может.

– Говоришь, выры за проливом, на крайнем юге, вполне благосклонны к людям, – задумался о своём отец. – Никакой торговли у нас с тем краем нет.

– С каких пор юг тебе стал интересен? – удивилась Марница.

– Так пустоши пока что ничьи, – хищно улыбнулся князь. – Крепость же в горах, явившаяся после работы вышивальщиков, людская. Да и седловина высоковата для выров, неинтересна им. Я отослал тросн ару Шрону. Прошу дозволить нам восстанавливать прямой тракт на юг, по суше. Если я заручусь поддержкой ар-Рагов, добьюсь своего куда скорее.

– Когда ты успел всё это вызнать да сделать? – удивилась Марница. – Мы там были недавно, если толком посчитать… в десятый день первого месяца зимы, можвеля, мы вышли из столицы. Тридцатого были в порту ар-Шархов, там задержались… Так, надо учесть на галере без малого два дня, да путь в пустыню. От леса я сюда ехала еще четыре. Сегодня, получается, семнадцатый день хвойника… или восемнадцатый.

– Если бы ты с людьми зналась, время бы учла без ошибки, – укорила Купава. – Заморочили тебя эти чуда лесные. Ты за окно глянь! Весна уже дышит. Как раз завтра первый день вырьего сезона ангра. Крапива по огородам буйно прёт. Свежая, молоденькая, и холода ей не помеха. Завтра, – голос матери стал мягче и нежнее, – супчик зелёный сварю. Чашна, свет мой, в точности, как тебе любо. Я сама всё сделаю. Твоему животу оно не в пользу, но порой и побаловать себя можно. Малую мисочку подам.

Марница сидела молча, бессмысленно глядя на угли большого очага. И пыталась смириться с тем, что из жизни выпало две недели времени. Вот уж точно: с чудами поведёшься – не меряй их дела людскими мерками… Почему-то не казалось невозможным и удивительным то, что очнулась в лесу, что в Горниве оказалась в единый миг, хотя сушей и морем от пустыни до дома добираться месяц, самое малое! Теперь по-иному выглядело посещение столицы Горнивы гостями из соседней Тадхи. Прибыли перед началом весны, а ведь именно на прель приходятся все почётные сговоры! Даже странно, что гости уехали. Тем более, Купава им явно благоволила.

Занятая своими мыслями, Марница ела молча, много, даже жадно. Рассеянно кивнула, соглашаясь заночевать на княжеском подворье и только утром к себе ехать – у неё ведь в столице свой дом…

Мама пришла, как и ожидалось, в отведённую дочке комнату, едва та устроилась под одеялом. Поправила его, подбила под спину поплотнее, погладила подушку. Оставила светильник на столике у изголовья и села на край кровати.

– Маря, зачем ты расстраиваешь меня? – тихо и грустно вздохнула она. – Мужа разве выбирают из одной забавы? Из детского упрямства, чтобы непременно насолить отцу родному, поперек воли родительской пойти? Чем тебе нехороши были молодцы? Рослые, пригожие, с немалым достатком, на тебя глядели…

– … как страф на крысу, – зевнула Марница. – Мам, не начинай. Мы уже всё обсудили. Я люблю Кима. Достаток и рост не имеют никакого отношения к этому.

– Ну зачем переиначиваешь, – ещё тише шепнула Купава. В её голосе зазвенела слезинка обиды. – Взять хоть твоего отца. Да, не только рост и достаток… ему ни в чём не могу перечить. Для него всякое дело делать – в радость. Только хорошее в нем и вижу. Ему тот молодец глянулся, из земель Тадха. Разве Чашна может ошибиться? Да и для края было бы полезно. Любовь, Маря, она порой приходит не сразу. Любовь ненадежная основа для семьи. Из неё пирогов не напечёшь и куртку не пошьёшь. Разум и уважение попрочнее будут. Ты бы хоть согласилась поговорить с…

– Он что, ещё в городе? – насторожилась Марница.

– Нет, но ведь можно пригласить, – замялась мама. – Все одно, непонятно, где пропадает твой Ким и явится ли… Неудобно получается, Маря. Княжьим словом уже свадьба дочери на осень обозначена, а жениха и нет. Сговор надобно справить по весне.

– Мам, я уже сплю и ничего не слушаю. Я всё решила. Это ясно?

– Не кричи на меня, – совсем тихо всхлипнула Купава. – Всю жизнь я положила на тебя. Одна растила, да кого? Не девку, страфа боевого… Вся деревня побитая ходила, словами злыми исхлестанная. Это что, позже – хуже. Думаешь, мне про твои трактирные гулянки не сказывали? Да я уже и не знала порой, куда провалиться, лишь бы не слушать! Как Чашна нас, таких, в дом ввел… Святой человек. Ни разу не попрекнул…

Марница тихонько рассмеялась. Отца святым ещё никто не называл! Да так серьезно, истово, нежным шепотом… Словно его гулянки, его воровство и его наёмники, по локоть замаравшие руки в крови – это всё не обсуждалось в Горниве и не осуждалось… Но спорить с притихшей и готовой расплакаться матерью не хотелось. Марница нашла её руку. Погладила пальцы.