Дэн Вилета - Дым

— Он был истощен, слаб. Кожа да кости. Ничего, кроме ненависти. У него не было ни единого шанса. — Это первое, что говорит Томас. У него вывихнуто левое плечо, руки распухли, рубашка изорвана. — Ренфрю был прав насчет меня. Я убийца.

— Это был не ты.

— Ты уверен, Чарли?

Он сидит в углу на корточках, уткнув подбородок в грудь. И все еще не решается посмотреть на Ливию. Она хочет помочь ему, но это трудно — мешает воспоминание о том, как его тело вжималось в нее. Ее лицо и сорочка измазаны кровью обоих кузенов.

— Все это осталось в прошлом, — только и может выговорить Ливия.

При этих словах Томас наконец поднимает глаза. Ни слезинки. Все тот же немигающий взгляд. Никогда не уклоняется от фактов.

Даже сейчас.

— Да, все в прошлом. Теперь открылась моя истинная натура. — Он встает, делает шаг в сторону миссис Грендель, останавливается. — Сходите вы. Посмотрите, как она там.

Миссис Грендель не двигается. Она сидит на табурете в центре кухни, уйдя в себя. Один ее глаз заплыл, но других видимых повреждений или травм нет. Ливия опускается перед ней на колени, пробует заговорить. Но женщина смотрит сквозь нее. Нет, она не лишилась сознания и не ослепла. Просто ее взгляд направлен на то, что дальше, на Джулиуса. Крупные, красные, натруженные руки женщины перевязаны венами, как посылка бечевкой.

— Нам нужно идти, — шепчет из-за спины Ливии Чарли. — Искать Маугли.

— Да. — Ливия встает и оглядывает себя. Доставшаяся от рудокопов рубашка порвана и покрыта подсыхающими бурыми пятнами. Ее мутит от запаха крови. — Я должна переодеться.

— Нет времени. И у тебя нет другой одежды.

— Я должна переодеться, — повторяет она и бежит в комнату матери.

Ливия выходит, одетая в одно из платьев, которые Себастьян купил по просьбе баронессы. Оно велико ей и после многодневного ношения мужской одежды кажется чем-то чужеродным. Ливия словно шагнула в другую жизнь. Переступая через Джулиуса, она приподнимает подол.

В кухне мальчики не могут оторвать от нее глаз, даже Томас — избитый, несчастный Томас. При помощи щелочного мыла и щетки из щетины кабана она оттерла от сажи лицо и руки, хотя кожа под платьем осталась грязной — на это времени уж точно не было.

— Поспешим, — говорит она, что совершенно излишне: два друга и без того срываются с места. При этом они изо всех сил стараются не коснуться ее: теперь она снова леди. Пышная нижняя юбка добавляет объема бедрам.

Перед уходом Ливия еще раз обращается к миссис Грендель.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она, а когда женщина не отвечает, задает давно мучивший ее вопрос: — Какое у вас первое имя, миссис Грендель?

Ответа нет так долго, что Ливия отворачивается, делает три шага, выходя из кухни, и вдруг слышит:

— Берта. Берта Грендель.

Они не говорят: «До свидания, Берта» — просто уходят.

Томас ведет. Он опустошен, сломлен, глаза ввалились от страха. И все равно он ведет их ко входу в городскую подземную канализацию, который отыскал раньше. Ливия и Чарли, держась за руки, следуют за ним. Дорогое платье девушки дает повод для толков и окликов, некоторые срывают шляпы в насмешливом почтении. Лондон — город невеж и наглецов, не спящий даже глубокой ночью: по улицам течет нескончаемый поток людей. Ливия обменивается с задирами бледным дымом, кружева на рукавах ее платья посерели. В ее дыме есть тончайший привкус удовольствия оттого, что ее замечают.

Вскоре они оказываются у цели. Это обыкновенное здание без опознавательных знаков, с задним двором, где находится встроенная в забор, отделанная кирпичом арка, а за ней — лестница, ведущая под землю. Невзрачное место, безликое — старый сточный колодец, полностью осушенный. Двор завален строительными материалами. На дощечке, привинченной к стене, мелом расписаны рабочие смены. Томас рассказывает, что, когда он оказался здесь впервые, перед аркой стоял мастер с гроссбухом, который отмечал всех прибывавших. Теперь тут нет ни мастера, ни рабочих, никого, кто запретил бы им войти. Но есть одна загвоздка, одно препятствие, такое простое, что они не учли его в своих планах. Арка перекрыта железными створками ворот.

Увидев ворота, Томас закрывает лицо ладонями.

Они дергают ручку, трясут ворота, изучают петли. Замок сложный, сделан из стали; прутья крепкие и толстые. Между верхним краем ворот и аркой всего несколько дюймов, внизу щель еще уже. Кошка пролезла бы. Или крыса. Наверняка тысячи их уже пролезли.

Чарли говорит вслух то, о чем думают все:

— Ну вот и конец. После всего, что пришлось пережить. Нас победил замок.

Его горечь обостряется тем, что Томас продолжает бездеятельно, бездымно стоять перед воротами. Ливия смотрит на него, охваченного бессилием и отчаянием, и в который раз роняет руку, поднятую было, чтобы прикоснуться к нему. В другой раз, в другое время они сели бы и поговорили с Томасом, слились бы с ним в его скорби. Но сейчас не время для похорон, даже если мертва душа лучшего друга.

Сраженные неудачей, пять, десять минут они просто стоят и молчат. Потом Ливия собирает юбки перед собой и шагает прочь. Мальчики тащатся следом.

— Куда мы идем?

Она отвечает Чарли только тогда, когда впереди показывается гостиница. У входа переминаются с ноги на ногу два портье, сбоку от каждого — по фонарю. Остальной «Ридженси» погружен во тьму, не считая окна на верхнем этаже. Окно Ашенштеда. Ливия помнит, как шла за ним до этой площади, как он открыл ставни и выглянул из окна.

— Нужно найти маму. Во всем мире только один человек может сказать нам, где она.

— Не получится. Себастьяну незачем что-то рассказывать нам. Кроме того, ты же слышала, что сказала миссис Грендель: он под наблюдением.

Чарли всего лишь рассуждает логически, но в ней сразу же вспыхивает раздражение:

— А ты что предлагаешь? Просто стоять и ждать?

Они оглядывают площадь. Тут довольно людно, несмотря на поздний час: одни выпивают, другие беседуют, третьи просто идут мимо. Чем дольше они смотрят, тем заметнее становятся те несколько человек, которые не делают ничего этого — просто стоят, одетые в толстые длинные пальто. Взгляды их прикованы к гостинице.

— По-моему, трое, — говорит Томас. И потом (устало, недовольно, напрягая остатки воли): — Я пойду.

Чарли останавливает друга еще до того, как он успевает сделать первый шаг:

— Нет. Ты весь в крови. Тебя не пустят внутрь. — И, помолчав, продолжает: — Пойду я. Я сумею уговорить их и попасть внутрь.

Пальцы Томаса впиваются в рукав Чарли. Один палец странно торчит вбок. Его голос искажен от боли и страха.

— Когда ты в прошлый раз ушел один, Чарли, тебя привязали к кровати и стали учить добродетели. Если кто и пойдет, то…

— Ни один из вас туда не попадет, — перебивает его Ливия. — Это приличная гостиница. Для джентльменов. А вы оба выглядите как бродяги.