Дэн Вилета - Дым

Я не сразу нахожу ее. В кабинете темно; в будуаре ни шороха; сквозь замочную скважину в двери лаборатории не видно света газовой лампы. Поколебавшись, я поднимаюсь на чердак.

Миледи у своего супруга — прилегла рядом с ним. Платье цвета фуксии слегка рассеивает царящий в комнате мрак. Она лежит, тесно прижавшись к барону, уткнувшись лицом в его грудь. Его оковы не разомкнуты, но он спокоен: лицо расслаблено, дыхание ровное. Несколько минут я стою в дверях и наблюдаю за сценой. Не знаю, заметила меня миледи или нет. Убедившись, что она не нуждается в моих услугах, я удаляюсь. Признаюсь, глаза мои влажны. Нечасто мы становимся свидетелями истинной любви. Я видел такую любовь раньше, когда миледи была моложе, а барон считался самым мудрым человеком во всем королевстве. Тогда я был его камердинером и доверенным лицом. Уже тогда я оберегал его дом.

С тех пор я выполнял много разной работы. Работа стража и работа шпиона. Работа няньки и работа тюремщика. Однажды даже пришлось копать землю.

Я всегда был готов служить.

У мистера Спенсера есть собака. А я — пес Нэйлоров. Я с гордостью скажу это, когда предстану перед Создателем. Не сомневаюсь, что мне суждено попасть на небеса. Для человека моего состояния я почти не дымлю.

Но тогда почему я вижу сны, которые пожирают меня жарким пламенем?

До устья рудника нужно пройти с милю или больше. Они шагают в свете луны, лица расшиты узорами теней. Воздух так холоден, что каждый шагает в облаках чужого дыхания, белых, как замороженный дым.

Тропа ведет мимо полей, потом на вершину холма, увенчанного искореженным дубом. Внизу, в сумраке узкой лощины, вытянулась деревня рудокопов. Ливия ошеломлена нищетой, которая царит среди длинных рядов хибар, прижатых друг к другу, словно складки аккордеона. В конце лощины возвышается гора мусора, охраняемая стаей дворняг. Вся деревня пропахла вареной репой.

Мистер Мосли начинает говорить сам, без вопросов с ее стороны. Вероятно, он что-то заметил на ее лице — потрясение, смятение. Или видел, как она содрогнулась при мысли о целой жизни, проведенной среди зловония вчерашнего обеда.

— Деревня Ньютон, — говорит он. — Шесть сотен душ, и девять из каждого десятка работают на руднике. Мужчины, женщины, дети. Еле сводят концы с концами, вечно в долгу у лавочника, который их обвешивает. Жена все жалуется, что мы держимся особняком. Тут нет нашей вины, это в деревне не хотят, чтобы мы жили слишком близко. Видите ли, я старшина, как и мой отец. Богатеи — вот кто мы такие. — Мистер Мосли хмыкает. — Правду говорят торговки рыбой: деньги делают тебя одиноким.

Пока это самая длинная речь, которую слышала от него Ливия. Однако ночь слишком темна, чтобы разглядеть выражение его лица, а голос у мистера Мосли слишком ровный, чтобы можно было судить о его чувствах. Он не останавливался, пока говорил, и продолжает шагать, не сводя глаз с тропы. Идущий позади них Чарли занят тем, что поддерживает Томаса, который заваливается на ходу, белый как простыня. Джейк и Фрэнсис убежали вперед, чтобы «все устроить». Ливия не представляет, что это значит. На горизонте, на фоне неба, вырисовывается темный силуэт рудничной башни — кружевная чернота, врезанная в мерцание ночи.

Когда они подходят ближе, из тени выступают другие сооружения. Это сараи, трубы, печи; крытый дранкой барак, из которого сочится желтый свет; медная паровая машина, ощетинившаяся рычагами, приборами, лесенками; крытые отверстия двух рудничных колодцев. При виде последних мистер Мосли велит остановиться. Штабель досок высотой с человека служит им укрытием, прячет от посторонних глаз. Здесь, рядом с рудником, все ночные звуки заглушаются высоким свистом, похожим на скрежет лезвия по стеклу. Он словно создан для того, чтобы проникать в кожу и зубы и отделять их от остального тела. Если человек постоянно слышит этот звук, думает Ливия, он быстро сходит с ума. Она оглядывается в поисках его источника. У нее за спиной Чарли помогает Томасу сесть на землю. Голова и плечи Томаса закутаны в одеяло, раскрытый рот ловит воздух.

Спустя некоторое время Ливия наконец соотносит несносный свист с рудничными колодцами, затем взгляд ее поднимается выше, вдоль двух тонких тросов, и обращается на металлические колеса, венчающие гигантские каркасы двух подъемников, что раскорячились над колодцами наподобие пауков из дерева и стали. Тросы доходят до колес и сбегают вниз, к двум навесам, отстоящим от колес ярдов на десять. Под навесами вращаются громадные барабаны, которые то ли наматывают, то ли разматывают тросы с такой скоростью, что теряется всякое ощущение движения. И поэтому, несмотря на неистовство барабанов, вся сцена выглядит жутковато-неподвижной, а тросы восстают из черных провалов колодцев, словно веревки факира, чьи невидимые пассы нарезают ткань ночи на полоски звука.

Они ждут. Чарли безмолвно подходит к Ливии и встает рядом. Его быстрая, застенчивая улыбка разгоняет ее страх. Наконец в бараке напротив них открывается дверь, образуя прямоугольник света, и из проема выступает человек. Ливия узнает его по походке: это Джейк. Разделяющие их тридцать или сорок ярдов он преодолевает широкими шагами, не сбиваясь на бег, но двигаясь так же быстро, как если бы бежал. Мистер Мосли тут же выводит их из тени штабеля и направляет к колодцам. Когда они вступают под одну из гигантских клетей, ночь сгущается. Между раскинутых опор, обрамленное чем-то вроде деревянной веранды, зияет нутро колодца — безгубая дыра, кирпично-красная, гладкая, испускающая кишечные миазмы, словно животное с расстроенным пищеварением.

Снова большое колесо оборачивается вокруг оси; снова звучит зловещая песнь троса. Потом колодец исторгает из себя клеть, и та повисает над его черным зевом на непрочной нити.

— Быстрее, забирайтесь.

Джейк распахивает дверь. Они по очереди перешагивают через край колодца, оказываясь на неровном полу клети. Конструкция дрожит под их ногами, выглядя ненадежной. Это железная рама, обтянутая защитной сеткой, с жестяной крышей, из которой торчит ржавый крюк — он и соединяет клеть с тросом. Сколько людей сюда помещается? Их всего пятеро, но в клети уже тесно. В памяти Ливии сама собой всплывает картинка: то ли двадцать, то ли тридцать человек — мужчины, женщины, дети — стоят плечом к плечу, грудь к спине, прижавшись лицом к сетке. Будто здесь опускают наживку для какого-то чудовища, живущего в глубине. К горлу подступает тошнота. Чтобы прогнать ее, Ливия сосредоточивается на мистере Мосли. Рудокоп натянул кожаную кепку и привесил к петлице лампу странной формы. Она не зажжена.

— А машинист никому не скажет?

Мистер Мосли качает головой: