С Лисочка - Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице

Это касается, разумеется, не только охоты, хотя Луню, в первую очередь, интересует она. К остальным скромным радостям моей жизни Повелительница Чудовищ испытывает скорее легкое любопытство. Но есть вещи, которые Она совершенно не желает разделять со мной. Простуда — одна из таких вещей. Ну а кому понравится этот колючий комок в горле, эти накатывающие морозные волны, заложенный нос, головная боль? Вот и Ей не нравится. Так стоит ли удивляться тому, что сейчас Она дистанцировалась от меня?

В тот день я мало что соображала, почти полностью сосредоточившись на том, чтобы переставлять ноги. На многочисленные вопросы Огнии «а как по-ицкаронски будет…», я отвечала автоматически, не задумываясь. Никогда еще я не чувствовала себя настолько больной и разбитой. Если говорить честно, я полностью положилась на чувство направления Огнии, и захоти она по своему капризу или из каких-нибудь других соображений направиться не к Эл-Илу, а в противоположном направлении, я вряд ли что-нибудь заметила бы.

Остановились на ночлег мы очень рано — солнце было еще высоко, но я так выбилась из сил, что уже не могла двигаться дальше. Пристанищем нам стал берег небольшого пруда, почти сплошь заросший камышом и рогозом. Место выбирала Огния; судя по всему, ей приглянулась большая старая ива в корнях которой можно было очень удобно устроиться. Усадив меня на торчащий из земли корень, она принялась хлопотать над обустройством стоянки: надергала травы для подстилки, насобирала хвороста и развела костер немного в стороне от дерева. Пока я отогревалась у огня, а согреться мне было очень нужно — несмотря на теплую погоду, я основательно замерзла, — Огния отправилась на охоту, а вернее сказать — на рыбалку. Вернулась она с большой щукой, которую тут же выпотрошила и принялась запекать на углях.

Что касается меня, то странная апатия почти всецело завладела мной. Я смотрела на пляшущее пламя костра в каком-то странном оцепенении, мало внимания обращая на происходящее вокруг. Мои мысли вполне соответствовали моему физическому состоянию, то есть все, о чем я думала — о том, что у меня болят ноги, что мне тяжело дышать, и что мне холодно, несмотря на близость жаркого пламени.

— Как-то ты совсем расклеилась, — сказала Огния, косо поглядывая в мою сторону. Она возилась с щукой, то и дело переворачивая ее, чтобы мясо запекалось равномерно. — Мы сегодня и десяти километров не прошли — уж лучше бы и не ходили никуда.

Ну да, ходок из меня сегодня получился неважный, хотя, вообще-то, я привычна к походной жизни. Не то чтобы раньше мне случалось преодолевать значительные расстояния в парусиновых обмотках, но, во всяком случае, ночевками возле костра меня не удивишь. Однако прошлые мои путешествия были куда лучше организованы с материально-технической точки зрения, не говоря уже, что без походной аптечки мне и в голову не пришло бы куда-то отправляться. Увы.

— Не нравишься ты мне, — добавила Огния, так и не дождавшись от меня ответа.

— Я не «колесо», чтобы всем нравиться, — слабо огрызнулась я.

— Колесо? — не поняла она.

— Золотая монета. Большая. На нее можно купить походную палатку, пару крепких башмаков, два-три шерстяных одеяла, теплые непромокаемые плащи с капюшонами, капли в нос, леденцы от горла, жаропонижающий порошок, болеутоляющие пилюли и еще много всего.

— У нас две проблемы, я так понимаю, — покивала Огния, — во-первых, монеты у нас такой нет, а во-вторых, в округе нет никого, кто бы продал нам все то, что ты назвала. А рыбка — есть. Угощайся.

Я едва смогла заставить съесть предложенный мне кусок, совершенно не почувствовав его вкуса.

— Этак не пойдет дело, — сказала Огния. Она со своей долей дымящегося щучьего мяса управилась в один момент и с явным неодобрением смотрела на то, как вяло ем я. — Ты не то, что до Ицкарона не дойдешь, ты так и до Эл-Ила не доберешься.

В ответ я вяло пожала плечами. Огния покачала головой, и отправилась собирать хворост. Рядом с костром быстро выросла целая куча — такой нам до утра должно было хватить.

— Сиди и грейся, — сказала она мне, — от костра не отходи. А я постараюсь вернуться побыстрее.

И, не дожидаясь ответа, махнула мне рыжим хвостом с белым кончиком и куда-то убежала, оставив меня бездумно смотреть на языки пламени.

Вечерело. Я сидела на подстилке из травы, покрытой старым парусом, поджав колени к подбородку и обняв их, находилась в каком-то тяжком полусне-полудреме, не в состоянии от усталости даже заснуть по-настоящему. Было тихо, как бывает только в вечернем предзакатном лесу, когда дневные звери спешат вернуться к своим лежкам и укрытиям, а ночные еще не проснулись. Лишь негромкое потрескивание сучьев в огне, поскрипывание ивовых веток друг о друга, да шелест ветра в траве нарушали эту тишину. От долгого сидения в одной позе у меня начала затекать спина, и давно уже нужно было подкормить прогорающий костер, но я не двигалась. Какая-то глубокая апатия захватила меня, я потеряла счет времени. Ночь подступала все ближе и ближе к маленькому пятачку света, окружавшему меня, но мне не было никакого дела до этого. Я не видела ничего вокруг, словно зачарованная голубоватыми язычками пламени, которые с трудом выбивались из-под покрытых белесым пеплом углей. Появись тогда из леса какой-нибудь крупный и опасный хищник, я и тогда, вероятно, не двинулась бы с места. Временами я совершенно переставала понимать, где я нахожусь, и кто я вообще такая. Я будто и вовсе переставала существовать. Бывает, засыпаешь после тяжелого дня крепким глубоким сном без сновидений — будто исчезаешь, а просыпаешься — словно бы и не спала. Нечто похожее происходило и со мной, вот только засыпала и просыпалась я не один раз.

В один прекрасный момент я вдруг обнаружила себя скрючившейся у потухшего костровища, с безнадежно забитым носом, изнывающей от жажды, будто бы провела под палящим солнцем целую неделю. При этом я замерзла до такой степени, что мое тело сотрясала крупная дрожь, которую я не могла унять, как ни старалась. Я попыталась выпрямиться, потянуться, сесть, и вдруг обнаружила, что не могу и этого сделать. Я даже рукой двинуть не могла, все тело затекло и окостенело. Да что рукой двинуть — даже на помощь позвать не получилось — расцепить спекшиеся губы сил не было. Впрочем, звать кого-то было бесполезно — Огния, видимо, бросила меня, чтобы не возиться с больным человеком, и мне теперь оставалось одно — ждать, когда лихорадка убьет меня, и ждать этого, по-видимому, оставалось недолго — меня парализовало. Я даже дыханием своим больше не управляла. То есть дышать-то я продолжала, но ни замедлить дыхания, ни ускорить его, ни задержать я не могла. Не могла я и сморгнуть по своему желанию — веки поднимались и опускались сами. При этом я не потеряла способность ощущать холод и боль, я могла видеть и слышать, но не более того — сколько я ни старалась, ни одним своим мускулом я не могла распорядиться по своему усмотрению. Страх, который я ощутила в тот момент, не описать никакими словами, я словно оказалась в плену собственного тела, и тело мое — я чувствовала это — умирало. Судя по всему, на фоне переохлаждения я подцепила какую-то местную инфекцию, вызывающую паралич, лихорадку, жар и, в конечном итоге, летальный исход.