Анна Жадан - Избранные (СИ)

— Ты дрожишь, — резюмирует он, сжимая меня в объятиях.

— Тут холодно, — лгу я.

Эйдан тихо смеется:

— И ты все еще пытаешься обманывать меня. Твоя смелость граничит с безрассудством.

— Ну, попытаться-то стоило.

Он вдыхает запах моих волос.

— Я никому больше не позволю причинить тебе боль. И лучше буду гнить до конца своих дней в темнице, чем сделаю это сам.

— Только ты и можешь это сделать, — тихо произношу я.

Я больше не пытаюсь взять с него никаких обещаний — мы оба понимаем, что это бессмысленно. Преданность Эйдана сейчас рассеянна и распределена поровну. Я никогда не смогу соревноваться с королем или его братьями, да мне и не надо. Все, что мне сейчас необходимо — это чтобы он был рядом, когда будет мне нужен.

Взамен я пообещаю кое-что ему. Взамен я тоже сохраню его сердце так, как не удалось ни королю, ни Оракул. Со мной ему больше не придется бояться боли. Я сама уничтожу всю его боль.

Когда я была маленькой, мне часто снился один и тот же сон. Я находилась в чаще леса, а посреди него заманчиво темнело озеро. Почему-то каждый раз у меня было чувство, что если я останусь стоять на месте, то моя жизнь немедленно оборвется. Я подходила ближе, и, неизменно, рябь озера заманчиво подрагивала, предлагая мне окунуться, войти в нее целиком. Я дотрагивалась до озера кончиками пальцев, и, неожиданно, отражение в озере менялось. В этот момент меня начинали звать мама и папа, но я не могла отвести взгляда от лица, святящегося в мерных бликах. В безупречной темной глади отражалась я, только лет на десять старше — у меня были острые черты лица, рыжие, вьющиеся волосы и красные, налитые кровью глаза. Это было лицо убийцы. И оно смотрело прямо на меня.

В этот момент я всегда просыпалась, заходясь громким криком. Я никогда не думала, что смогу даже обдумать такую возможность — убить другого человека. После всего, что произошло…я все еще не хотела убивать короля. Мне было страшно от мысли, в кого это может меня превратить — в холодное, бесчувственное лицо с налитыми кровью глазами. Не знаю, готова ли я пожертвовать своим рассудком ради миссии Ордена.

— Не бойся, — подмигнув, ободряюще проговорила Нора, помогая мне выбраться утром из постели, из которой, видит Бог, выбираться мне не хотелось, — ты все сможешь, храбрая, огненная девочка.

Я знала, что, несмотря на это, Норе страшно — судить об этом можно было хотя бы по ее нежному тону. Ее руки тряслись, когда она заплетала мне косу, а взгляд старательно избегал мой. Она понимала, что я могу не вернуться…что мы все можем не вернуться.

— Нора?

Ее испещренное морщинами лицо озабоченно обратилось ко мне. Никогда еще она не смотрела на меня так ласково — без грамма упрека, насмешки или издевки. И, скорее всего, для меня это плохой знак.

— Да, милая?

— Спасибо тебе за все. Ты была рядом со мной с самого первого дня, и у меня еще ни разу не выдалось возможности отблагодарить тебя.

— И буду еще много других дней, — слабо улыбнулась она, — если доживу, конечно.

— Как бы ни сложились обстоятельства…знай, что я тебе очень благодарна и ты стала дорога мне. Надеюсь, что вы с Евой доберетесь в безопасное место и начнете новую жизнь вместе с малышами.

— Побойся Бога, милочка, ты уже говоришь так, как будто тебя завтра похоронят, — вновь вернулась ворчливая Нора, — побереги свои косточки, рано тебе еще гробик выбирать.

Я засмеялась, но смех показался каким-то искусственным, вынужденным. Нора завершила мою прическу, и сказала отправляться в Тренировочный зал, но перед выходом я подошла к окну, чтобы в последний раз полюбоваться на Лакнес.

Когда я думаю о своем регионе, то на ум мне сразу приходят родители. Я вижу улыбку мамы в утренних лучах солнца и слышу смех отца в голубизне неба. Но сам по себе Лакнес занимает особенное место в моей душе. У меня щемит сердце от чаек, с криком пролетающих над портовыми кораблями, от зазывного воя вновь очнувшихся от зимнего сна торговок, от всего того, что я когда-то по праву считала своим миром. Я никогда не думала, что у меня отберут все это так скоро. Возможно, все дело в том, что моя вселенная и так рушилась, и только принеся все это в жертву, я могла ее спасти.

— Не грусти слишком сильно по траве и солнцу, детка, — печально проговорила Нора за моей спиной, — грусти по людям, живущем здесь. Особенно по тем, кто живет во тьме.

Я не могла сказать Норе, что, скорее всего, я тоже жила во тьме — в той самой, от которой она старательно пыталась меня уберечь. Я боролась за правое дело, но методы, выбранные для достижения цели, пугали меня.

Впервые со дня соревнований я снова встретилась с Оракул. Все последнее время она проводила в неизвестном месте — скорее всего, за таинственной стеной, где исчезали Искупители. Сегодня она стояла посреди главного зала и строго оглядывала всех, кто опаздывал на утренние тренировки. Когда я вошла, взгляд холодных голубых глаз задержался на мне, и она едва заметным кивком указала на мое место в строю. Теперь мне странно было вспоминать в этой холодной, жестокой женщине милую, мудрую помощницу, которая готова была провести меня сквозь дебри кошмара, которым мне представлялось Искупительство. Оракул научила меня, что все не то, чем кажется.

Эйдан стоит во главе отряда, и, когда я прохожу мимо, наши взгляды пересекаются. Я различаю в его глазах скрытую ото всех улыбку, напоминание мне о том, что он хранит каждое мгновение, проведенное вместе.

Это сейчас для меня ценнее всех сокровищ.

Замыкают ряд два малыша с перепуганными лицами — Алвена и Генри. Мальчик храбрится и заносчиво задирает нос, но я знаю, что на самом деле он дрожит от страха. Алвена растерянно оглядывается по сторонам, как будто все еще ждет, что откуда-то выпрыгнет ее потерянная мама. Я думаю лишь о том, что скоро они будут в безопасности, и посылаю им ободряющую улыбку. Все получится. Обязательно получится.

Я встаю в ряд между Скилар и Давиной, которые с независимым видом взглядом изучают Оракул, и сердце мое сжимается от страха. Я боюсь потерять и их тоже.

— Эй, крошка, да на тебе лица нет, — хмыкает Скилар мне в ухо, — ты похожа на живой трупик, а это тебе не идет.

— Сам бы… — многозначительно говорю я, кивая на нас с Давиной.

Он закатывает глаза, давая понять, что при желании он смог бы и не такое.

— Тоже мне, нашла, чем хвалиться, — ухмыляется Скилар, поигрывая бровями и намекая, что больше чесать языками по этому поводу не стоит.

Оракул сурово обводит нас глазами и скидывает капюшон с голой головы.