Анна Жадан - Избранные (СИ)

Теперь эта женщина больше не вызывает во мне ужаса или трепета, или того восхищения, которое я испытала, впервые ее встретив. Я смотрю в ее жестокие голубые глаза, в ее скульптурное лицо и голую голову, которые больше не скрыты под черным капюшоном, но чувствую только презрение. Эта женщина ничего не достойна. Пусть останется здесь в полном одиночестве и ответит не только за то, что сделала с тысячью невинных Искупителей, но и с собственными детьми.

Корал берет переливающуюся золотом Стигму в руки, шагает вперед и протягивает ее мне.

— Нет! — заходится диким криком Оракул, — нет!

Ее глаза сияют сумасшедшим огнем, она вырывается и трясет головой, а подбородок ее заливает слюна:

— Нет!! Как ты можешь, глупая дура?! Ты предала все, чему тебя учили! Глупые алхимики не смогли вбить тебе в голову понятие преданности, но я смогу!

— Нет! — кричу я.

Оракул вырывается из рук Адриана, с силой толкая его назад, и рвется вперед, целясь когтистыми пальцами в свою дочь. Я заслоняю собой Корал и смотрю Оракул в глаза, выстраивая перед собой стену из усталых языков пламени. Оракул издает дикий вопль, и моя стена взрывается, отлетая в меня, кусая голову моим же собственным огнем. Я кричу, когда мой мозг взрывается, и падаю на землю, корчась от невыносимой боли, но, внезапно, все заканчивается. Не в силах поверить своему счастью, я осторожно поднимаю голову, и вижу безжизненно распростертое на земле тело Оракул. Над ней возвышается Хранитель. У него в руках меч, с которого мерно капает кровь. Адриан стоит позади и его глаза темнеют от ужаса.

Корал кричит и, огибая меня, подбегает к матери и падает рядом с ней на колени. Она накрывает ее тело своим и прислоняется к ее лбу губами.

— Мамочка, — шепчет она, — пожалуйста, пожалуйста, очнись. Прости меня, мама…

— Она держала тебя здесь на цепи, — выплевывает Адриан, проходя мимо.

Корал вздергивает голову и шипит на него.

— Иди своей дорогой, принц. Ты сам хранишь в глубине себя тьму, о которой тебе лучше не заикаться.

— Во мне нет тьмы, — рычит в ответ Адриан.

— Адриан… — слабо произношу я, подзывая его к себе.

Он помогает мне подняться, и я несколько секунд стою, пытаясь прийти в себя. Почему-то один только взгляд на неподвижное тело Оракул вызывает у меня тошноту. Я трясу головой, отгоняя от себя дурные мысли и успокаивая тем, что она убила бы меня.

— Я угодил вам, господин? — озабоченно встревает Хранитель.

Адриан кивает ему и произносит:

— Спасибо за твою службу, храбрец.

На негнущихся ногах я подхожу к Стигме, поднимаю ее с пола и вручаю ему:

— Иди обратно в Солнечный город и спрячь ее под плащом. Я буду через несколько минут. Мне надо забрать Корал. Возьми с собой Хранителя.

Мой голос звучит странно, а предложения выходят отрывистыми, как будто кто-то обрезал их с двух сторон. Раньше я сталкивалась со смертью только в теории, а теперь передо мной лежит то, что когда-то было человеком. Не знаю, куда все отправляются после, но сомневаюсь, что Оракул заслужила себе местечко под солнцем в раю.

Надо взять себя в руки.

Адриан кивает и неуверенно смотрит на девушку, которая мучительно рыдает над телом матери.

— Ладно. Будь осторожна, хорошо? Хранители прибудут с минуты на минуту, а мы даже не знаем, как прошли дела на Совете. Не задерживайся здесь и беги так быстро, как сможешь.

Я наблюдаю за тем, как он исчезает в тени коридора, и подхожу к Корал, стараясь оторвать ее от Оракул. Она качает головой и захлебывается слезами, отталкивая мои руки.

— Послушай меня, — тихо и твердо говорю я, сжав ее подбородок руками и заставив посмотреть на меня, — ты должна быть сильной, слышишь? Ты нужна своему брату.

Корал поднимает на меня помутненный взгляд, и я начинаю тянуть ее за собой. Мы должны уходить, а я ни за что не оставлю здесь сестру Эйдана. Я не хочу даже думать о том, что мы уже и так оставляем здесь тело его матери… в смерти которой виновата я.

Неожиданно, она вскрикивает и округлившимися глазами смотрит мне куда-то за спину.

— Какого черта? — бормочет она.

Я оборачиваюсь на долю секунды прежде, чем что-то тяжелое опускается мне на голову, оглушая меня резким ударом. Перед глазами все темнеет, но я успеваю заметить знакомое лицо, маячащее в проеме стены. Сначала меня одолевает недоумение, но через секунду оно перечеркивается другой мыслью. Как только я приехала, на одном из уроков политики, Оракул рассказала нам, что любое действие на королевской сцене — результат тщательно выверенных планов, стратегий и совокупностей тактик. Этот человек всегда был в тени, никогда не требовал награды или признания. Я должна была догадаться, что в мире королей ничего не бывает «просто так». Никто не бывает настолько добрым и бескорыстным. Но, к сожалению, как и многие другие истины, эта дошла до меня слишком поздно.

Я сижу в зале Советов в смешанных чувствах. Возможно, потому, что в прошлый раз меня здесь прилюдно отчитали, поставили мое правительство под сомнение, а еще попытались навеки заточить в этом дворце, чтобы я никогда даже не задумалась об истинном значении слова «свобода».

И, самую малость потому, что последнюю неделю мне не давала покоя картинка, стоящая перед глазами: Габриэль и Эсмеральда в опасной близости друг от друга, тайно воркуют о чем-то в спальне моего будущего жениха.

И, можете ли подумать, но часы тикают, а их как нет, так и не было.

— Ваше величество, — опасливо произносит Норман, — может, послать за его высочествами?

Я с гордостью оглядываю своих мать и отца. Между прочим, я — единственный их ребенок, который отнесся к Совету с должным уважением и не опоздал на него, как все остальные.

Ну ладно, это обычное позерство. Просто тут находится посол Стейси и буравит он меня весьма неприязненным взглядом. Конечно, он не станет поднимать уже закрытый вопрос о моей некомпетентности перед другими послами из Кравера и Бишопа, но мне же будет лучше, если он замолвит обо мне словечко перед своими государями.

В общем, кажется, будущее в Стейси меня все же подкупило. Правда, мой жених что-то не горит желанием видеть меня в качестве своей суженой, но я это проходила уже множество раз. Я была не самым желанным ребенком, не лучшей сестрой и партией для Габриэля была определенно неудачной. Я привыкла. Привыкнет и он.

Просто, может за своим напускным равнодушием я пытаюсь скрыть, что такая мелочь, как Габриэль и Эсми в одном кабинете, причинила мне боль. Я понимаю, что королевой она будет лучшей, чем я — она всегда во всем была лучшей, — но это же моя Эсми, и я никогда не стала бы винить ее за то, что она по праву заслужила все свои привилегии. Черт возьми, пока я скакала по полям, она занималась политикой и социальными нуждами жителей, так что негоже мне теперь воротить нос и удивляться, почему ее любят больше, чем меня.