Инбали Изерлес - Снежная магия

Бабушка молча смотрела на меня. Долго. Я выдержал этот взгляд. Потом наконец ее уши обмякли, разъехались в стороны. Она вытянула переднюю лапу – рыжую, серую и золотую, точно такую же, как моя собственная пестрая шкура.

– Да, ты не сделаешь такого. У тебя доброе сердце, Пайри. Но ты просто не понимаешь, каково может быть в других местах… ты думаешь, все такие же, как ты.

– О чем ты, бабушка?

– Ты не можешь знать, как другие отзовутся на твой дар. Что они могут подумать. Что они могут сделать. Тебе нужно научиться осторожности. Я не хочу больше видеть никакого лисьего искусства, никаких странных красок. – Ее голос стал резким. – Ты меня понимаешь, Пайри?

Ох, я понял. Понял, что бабушка отрицает мой дар. Она не хочет, чтобы я веселился.

– Ты не можешь мне запретить, – проскулил я. – Я должен это делать! Это часть меня самого. Как я могу быть другим?

– Я и не прошу тебя быть другим. Просто… будь осторожен. Ты хоть осознаешь, что над тобой повисает свет, когда ты играешь с лисьими искусствами? Странное янтарное свечение… И кто-нибудь может его увидеть, издали, даже из Серых земель. Ты ведь не знаешь, кто наблюдает за нами.

Ну как она могла запрещать мне…

– Я же просто детеныш! Никому нет дела до моих игр.

– Да, конечно, ты молод. Слишком молод для того, чтобы понять всю жестокость этого мира. А в нем есть те, кто посмотрит на твою маа с завистью. Ты должен прекратить свои игры, Пайри. Никакого лисьего искусства!

Я не на шутку рассердился. Пустил маа через свои мысли, путаницу янтарного и алого… Краски начали просачиваться сквозь плющ, освещая зеленые листья.

– Ты просто не понимаешь, что это значит – быть не таким, как все! Знать, что имеешь такую силу, и слышать запрет использовать ее?! Нет, ты ничего не понимаешь!

Глаза бабушки расширились:

– Ох, да разве я не понимаю, малыш?..

Странный свет загорелся в ее взгляде. Искры пробежали по пестрой шкуре бабушки, закружились вокруг моих янтарных мыслей. И ее голос зазвучал вокруг меня:

– Я была такой же, как ты, малыш. Была другой. Но я научилась скрывать это, чтобы защитить своих родных. Лисье искусство опасно – так мне говорила моя бабушка. Будь осторожен, Пайри. Я ведь даже не знаю, чем ты обладаешь. А ты не понимаешь, что из этого может выйти.

Я разинул пасть и попятился, упершись задом в путаницу плюща. Краски погасли. И свет в глазах бабушки потух. Она придвинулась ко мне и ткнула носом в шею. Я прижался к ней, расслабившись в тепле ее меха.

– Ты сама такая же… – пробормотал я.

– Да… – зашептала бабушка. – Я это скрывала долгое время. Я это делала, чтобы уберечь всех вас. Только вы важны для меня. Ты и Айла, твои папа и мама.

Она принялась нежно вылизывать мои уши.

А я вдруг почувствовал себя совершенно измученным. Мне хотелось только одного: заснуть рядом с сестрой. Бабушка повела меня назад к норе.

– Никто не должен знать о твоем даре, – настойчиво повторила она. – Даже мама с папой. И Айла тоже. Это будет только наша с тобой тайна.

Я сидела между Лопом и Фарракло в углублении под корнями осины. Отсюда мне была видна темная тундра.

Я опустила нос и задумалась. Сейчас я чувствовала себя ближе к брату – ближе, чем с тех пор, как он исчез, – и при этом меньше его понимала. Все это время он скрывал от меня свой дар, доверившись только бабушке… А я осталась в стороне. Я-то думала о нем как о моем двойнике, моей тени… Хорошо ли я на самом деле знала Пайри?

Прищурившись, я могла различить дымок, поднимавшийся над горящими лужами. Что говорил Лоп? Неугасимый огонь под землей? Для меня подобное разъяснение не имело смысла, тем более здесь, в леденящем холоде.

Я в разочаровании забарабанила лапами.

Слишком много вещей, не имеющих смысла.

Что я вообще здесь делала? Искала какой-то клад, закопанный безумным королем волков. Как я могу ему довериться, уверена ли я, что он может отвести меня к Пайри? Тот, кто некогда был величайшим среди волков, теперь бормотал что-то о жуках и воронах, о ястребах, которые не водятся в Снежных землях…

«Моя джерра бунтует, я почти не могу думать. Днем он нападает на меня, рвет на части мою маа, терзает мое сердце… Я – не я».

Но что именно случилось с королем? Он знал Старейшин, он говорил о малинте. Я согнула переднюю лапу. А еще в короле было что-то знакомое…

Но я никак не могла уловить, что именно.

Сделав над собой некоторое усилие, я снова стала думать о брате. Мне было известно, что он где-то в Снежных землях. Разве Старейшины не говорили этого?

Я представила, как хмурится Мика; одно ее длинное ухо повернуто вперед, а другое – назад. Ее усы дрожали, как трава на ветру. «Ветер говорил: он жив».

Пайри жив, но где искать его?

Король Бирронкло знал, что у моего брата сильная маа.

«Маха, – поправил меня тогда Фарракло. – Мы так это называем».

«Не важно, как вы это называете!» – огрызнулась я.

Но я ошибалась.

Это имело значение. Волк никогда не скажет «маа»…

Свет над темным горизонтом. Пайри, играющий с маа, исследовал силу, которую не понимал. Бабушка требовала, чтобы он прекратил. А если он не остановился? Как далеко он мог зайти?

На мгновение я вернулась в Дикие земли, в нору Каро и Флинта, перед тем как на них напали. Они говорили о Зачарованных, пытаясь понять, как живую лисицу можно лишить силы воли. Каро где-то слышала, что это должно быть пламя.

«Я в это не верю, – сказала одна из старых лисиц. – Лисицы не сжигают свой дар».

И это было правдой. Лисицы не сжигают ценные вещи. Мы их закапываем. Как тот клад короля, спрятанный за Ледяными Ножами.

Я вскочила. Серебристые искры играли на замерзшем снегу.

«Лис, потерянный для Старейшин за шкурой и сухожилиями величайшего из детей Канисты…»

Я вдруг заскулила.

– Айла, ты в порядке? – Фарракло смотрел на меня.

Его зрачки стали огромными в темноте. Совсем не такими, как при ярком свете солнца. Тогда они превращались в крохотные точки.

Я открыла рот, но не сумела выдавить ни звука. Внезапная догадка потрясла меня. Ведь у лисиц глаза, как у кошек. И при ярком свете зрачки превращаются в черные щели. Я нахмурилась, мое сердце забилось быстрее. Мне вспомнился момент, когда король бросился ко мне в пещере. Его глаза были мутными, слезящимися…

Но на свету его зрачки превратились в щели.

Лисьи глаза!

И еще я вспомнила, что говорила мне Амарог: «Не ты ли это была, смотревшая, как черноглазый поморник? Кто мог пронзить священную плоть?»

– Что такое поморник? – спросила я.

Фарракло бросил на меня странный взгляд.

– Это птица. – И, помолчав, добавил: – Она выхватывает еду у других птиц. А это бесчестно даже среди пернатых. Поморник – мошенник, вор.

Меня пробрал холод. Я подумала о том редком и опасном лисьем искусстве… Им владели Старейшины. Но Мэйг тоже умел применять его. И Нарралы, его преданные стражи. Что, если мой брат открыл ту же тайну? Что, если он захотел воспользоваться ею для себя?