Алеф Элдер - Глазами Странника [СИ]

Маг не ответил. Он задумывался и раньше, что по людским меркам Миридис подходит ему в матери, а Граниш — в дедушки. Но ведь и не были они людьми. В соразмерном пересчете среди них он самый старый, а Миридис — самая молодая. Не раз об этом вспоминая с досадой, людей он считал неудачным творением, ведь цверг и альв, как всякий зверь и птица, взрослеет быстро и медленно стареет. С человеком же все происходит точно наоборот.

Волк вытянулся вдоль тела Дъёрхтарда, Граниш, запечатав вход, лег по другую сторону адоранта, а Миридис устроилась поодаль. Страх недолго боролся с усталостью. Эту ночь и последующие вестники провели в безопасности и тепле.

Когда перевалили через горную гряду, ветер поутих. Деревья на этой стороне росли гораздо гуще. Устремлялись в небо на двадцать саженей заснеженные сосны, наряжались шубками ели-красавицы, из-под сугробов выглядывали голубые шишкоягоды душистого можжевельника.

Утверждавшая, что знает дорогу, Миридис долго не могла сориентироваться в хвойном Белом лесу. На помощь пришел четвероногий друг. Принюхавшись, волк опустил голову и теперь шел по следу, не останавливаясь. Счастливый, он задорно вилял хвостом и улыбался, время от времени оглядываясь на спутников. Но с приходом луны, когда путешественники разбили палатку, ужинали ягодами и пили чай с хвойными иголками, Люперо, понурив голову, побрел прочь. Остановившись на скальном выступе, он поднял морду и протяжно завыл.

Исполненный грусти и тоски вой на многие версты разносился эхом в горах. В этом звуке было невысказанное страдание и непередаваемая боль. Когда эхо затихло, волк повторил зов. Ему вторил другой волк, а затем и третий продолжил скорбную песнь. Волки отзывались горю Люперо, они говорили, что в страдании он не одинок. Но не становилась радостней песня адоранта, не уходила из сердца печаль, вновь и вновь он тщетно взывал к небесам.

— Сколько горя в его голосе, — с сожалением заметил Дъёрхтард. — О чем он грустит?

— Он зовет хозяина, — ответила Миридис.

— Разве не ты его хозяйка?

— У него было множество хозяев, но сердце адоранта осталось с тем единственным, которым мог быть лишь первый из нас.

— А кто был первым хозяином?

— Я тебе покажу, — и Миридис позвала. — Люперо!

Волк повиновался, закончил выть и подошел к костру. Он ткнулся мордой альве в плечо, показывая, что он с ней и никуда не уходил. Но теперь Дъёрхтард видел, что как бы адорант не выказывал ей заботы, частью все равно оставалась где-то в другом и очень отдаленном месте.

— Положи руку ему на голову, — распорядилась Миридис и сама накрыла его ладонь своей рукой. От прикосновения нежных пальцев альвы по телу мага пробежала дрожь, но наученный годами колдовской практики быстро возвращать самообладание, он закрыл глаза и погрузился в воспоминания волка.

Вокруг царила пустота. Не слышно было звуков, не видно света, не существовало запахов и опоры под ногами. Лишь обволакивало чувство медленного течения, движение постепенно ускорялось, а затем вдруг прервалось и выбросило ведомого на берег жизни.

«Здравствуй, Люперо, — прозвучал в голове ласковый мелодичный голос. Из пустоты возникла большая белая рука, она приблизилась, стало тепло и приятно. — Смотри, твой первый рассвет». — Картинка изменилась, во тьме росли два белых опрокинутых набок месяца. Затем снова появились белые пальцы, за ними потянулась белая рука. Она пахла свежестью и множеством ни с чем несравнимых запахов. Но дальше руки изображение расплывалось, ее обладатель затерялся во темноте, и все исчезло.

— Он не помнит, — ответила Миридис невысказанному вопросу. — Прошло так много лет, что он забыл, как выглядел его хозяин.

— Голос мужской, — вслух размышлял Дъёрхтард, но сказав, тут же усомнился в своих словах.

— А мне голос показался женским, — не согласилась Миридис.

— Руки большие, я все же считаю его мужчиной.

— Большие, но не грубые.

— Спор ваш не имеет большого смысла, — вмешался Граниш. — Кем бы ни был первый хозяин адоранта, он давно умер.

Такое категоричное заявление Дъёрхтард не мог оспорить. Люди способны прожить сто-двести лет, цверги отметить пять веков, альвы встретить тысячелетие, возраст адоранта же гораздо превосходил эти числа.

— Его хозяин не умер, — в очередной раз возражала Миридис. — Когда силы Люперо истощаются, он возвращается в Думурью, бродит по бескрайним лесам и лугам, но и в мире духов не находит того, кого ищет.

— Если нет ни среди живых, ни среди мертвых, — покачал головой Граниш. — Возможно, его постигла участь страшнее смерти.

— Или, — предположил Дъёрхтард, — он бессмертный. — Остальные с сомнением посмотрели на него. — Почему бы нет? Им может быть кто-то из рошъяра. Ведь именно они сотворили адорантов.

— Какой злой бог мог заставить его так страдать? — горько спросила Миридис, обнимая большого волка. Ей не ответили.

Люперо продолжал возглавлять маленький отряд предвозвестников. В какой-то момент он внезапно замер и навострил уши.

— Я слышу шаги, — из поясной сумочки Миридис извлекла три маленьких раковины, подвешенных на красных шелковых лентах, таких коротких, что даже она не смогла бы надеть их на руки. Одну такую ленту она обернула вокруг уха, а саму ракушку вставила внутрь. Два других амулета оставались на открытых ладонях. Ничего не сказав, Граниш принял ракушку, затем расчистил снег под ногами и приложил руки к земле.

— Их используют послы Кзар-Кханара, чтобы иметь возможность понимать чужие языки. Откуда?.. — Миридис опередила вопрос мага.

— Не одним прозелитам Кзар-Кханара нужно понимать чужеземцев, — в ее глазах блеснула лукавинка.

— Это люди, — заключил Граниш. — Позволим себя окружить.

Вскоре из-за толстых стволов выскочили местные жители.

Это были боруты — одни из древнейших представителей человеческого рода. Первые люди — пасары — появились в центре Яраила, тогда еще единого континента Дея. Часть из них ушла на юг и назвалась сироккийцами, другая отправилась на север и нареклась борутами, оставшиеся же люди провозгласили себя мусотами. В отличие от сироккийцев и мусотов боруты жили в уединении, не смешивали кровь с другими народами и сохранили свой род таким, каким он был тысячелетия назад — высоким и голубоглазым, с кожей бледно-голубого цвета.

Встретившие путников туземцы носили волчьи шкуры, полностью скрывающие могучие тела. Меховые перчатки держали грубо обтесанные каменные топоры и копья с каменными же наконечниками. Неизменным атрибутом каждого туземца служил длинный лук. Воинственно настроенные, с твердым взглядом и сжатыми губами, завидев Люперо, они начали растерянно перешептываться и переглядываться, повторяя имя адоранта, но неуверенные в догадке. Имя его и на древнем сложном языке, который почти не менялся с течением тысяч лет, звучало одинаково.