Геннадий Борчанинов - Удача мертвеца (СИ)

Корвет надвигался на нас, постоянно меняя галсы, лавируя и петляя. Наш корабль тоже разрезал волны, не давая голландцам хорошенько подготовиться к выстрелу. Мы готовились тоже. Первый залп — самый важный в сражении. Есть время выбрать лучшие ядра, подобрать заряд пороха, прицелиться и выстрелить в нужный момент. Все последующие залпы — суматошная толкотня, когда всё происходит настолько быстро, что не успеваешь ничего понять.

Канониры уже стояли с тлеющими фитилями наготове. Пушки заряжены, корабль ощетинился рядом воронёных стволов.

— Эд, как выйдем на выстрел, будь готов! — донёсся приказ капитана.

— Понял! — ответил я.

В горле пересохло. Патрульный корвет тоже готов стрелять. Я дождался, пока волна поднимет нас, и заорал что есть мочи:

— Пли!

Зашипел порох, громыхнул выстрел, и нижняя палуба заполнилась едким кислым дымом.

— Заряжай, черти вас раздери! — рявкнул я, пытаясь сквозь дым разглядеть врага. — Дженкинс, бань как следует, я не хочу тебя потом от палубы отскребать!

Пират ещё усерднее стал отчищать ствол пушки от остатков пороха и я удовлетворённо кивнул.

Дым немного рассеялся. В корпусе голландца появилось несколько новых дырок, но никаких существенных повреждений мы не сделали. Мелькнула вспышка, я крикнул всем ложиться, и в это же мгновение грохот выстрела докатился до нас. Полетели щепки, и я увидел, как несколько ядер прошили палубу насквозь. Кого-то ранило, кого-то убило, но вести счёт потерям было некогда.

— Заряжай скорее! — кричал я, сжимая кулаки от бессилия.

Самая ненавистная мне часть битвы — когда всё зависит не от твоей силы и ловкости, а от ветра, удачи и опыта канониров. По большей части от удачи.

Второй залп принёс больше результатов, хоть и оказался нестройным и неслаженным. Чей-то меткий выстрел сбил корвету грот-мачту. Исход боя решился всего одним ядром. Теперь мы могли лавировать вокруг него, словно акула вокруг раненого кита.

— Пойдём на абордаж! — рявкнул капитан наверху, и я встрепенулся.

Я выбежал наверх, щурясь от яркого солнца. Шпага уже покинула ножны, я рвался в бой как мальчишка, который жаждет подвигов и славы. Но мне всего лишь надоело бездельничать.

«Левиафан» зашёл корвету в мертвую зону, где ни одна голландская пушка не могла нас достать. На квартердеке уже собралась абордажная команда, вдоль борта выстроились мушкетеры, которые осыпали голландца градом пуль. С корвета отвечали тем же самым.

— Кто первым ступит на их палубу — получит полторы доли! — заорал Томас, потрясая саблей в воздухе.

Воздух пах солью, кровью и порохом.

Грохот столкнувшихся кораблей напомнил о недавнем шторме. Как только абордажные крюки вонзились в палубу корвета — я поднялся на ванты и приготовился к прыжку.

Крики и стоны раненых слились в один нескончаемый звук, выстрелы и звон сабель служили аккомпанементом для этой оды на смерть.

Я не глядя сиганул на квартердек голландского корабля, и сходу зарубил матроса, который даже не успел меня увидеть. Какой-то голландец выстрелил в меня из мушкета, но промахнулся. В следующее мгновение он уже лежал со вспоротым брюхом.

Абордаж, как обычно, превратился в хаос. Я помню только разрозненные фрагменты, например, перекошенное лицо Дженкинса, который остервенело рубил уже мёртвого голландского офицера. Палубу, залитую кровью. Обломок шпаги, воткнутый в мачту. Бойня.

Мёртвые тела лежали повсюду, голландцы и англичане, негры и индейцы, белые и чёрные. Спастись с корвета удалось немногим, шлюпку спустили в самом разгаре боя, и меткий выстрел наших канониров разбил её на мелкие куски. Кто-то пытался прыгать в воду, кто-то прятался в трюме, но, к чести голландцев, большинство сражались до конца.

Капитан патрульного корабля успел забаррикадироваться в своей каюте вместе с несколькими офицерами. Томас, недолго думая, выставил у двери караул и отправился дальше на поиски добычи.

Уэйн не утруждал себя грязной работой, как, например, рядовые пираты, которые сейчас методично ходили между телами и собирали всё, что представляло хоть какую-то ценность. Деньги, драгоценности, золотые зубы, медные пуговицы и даже кисеты с табаком — всё шло в общую кучу. Капитан и офицеры первым делом шли осматривать груз.

Я спустился в трюм вслед за Томасом. Тут следовало быть начеку. Абордажная команда хоть и прошла весь корабль от юта до бушприта, но мало ли кто мог прятаться в темноте. Внизу, на пушечной палубе, повсюду оказался рассыпан порох. То ли голландские канониры неосторожно заряжали, то ли во время сражения бочку с порохом случайно опрокинули, но теперь с огнём сюда зайти не рискнул бы и самый последний смельчак.

— Гасите фонарь, — буркнул капитан.

Лампу немедленно подняли наверх, и теперь мы, полуослепшие после яркого солнца, стояли почти что в кромешной тьме. Свет проникал только через дырки от наших ядер и открытые орудийные порты, в которых торчали пушечные стволы.

— Не нравится мне это, — проворчал старик Смит.

— Надо было оставаться на берегу, — ответил ему первый помощник.

— Op de aanval! — раздался вопль из темноты.

— Не стрелять! — крикнул я, когда увидел, что боцман схватился за пистолет.

Оставшиеся в живых голландцы бросились на нас, словно дикие звери. Их глаза уже привыкли к темноте, они знали этот корабль от киля до клотика, их было больше и они стремились забрать с собой в могилу как можно больше пиратов. Им нечего было уже терять. Битва закипела по новой.

Капитан выхватил шпагу и сам бросился в атаку.

— Все, живее вниз! Кто зачищал трюм, получит плетей! — рявкнул он, широкими круговыми ударами защищаясь от врагов.

Мы вчетвером отбивались от наседающих голландцев: капитан, первый помощник, боцман и я. Мой клинок мелькал в воздухе, каждым ударом выпуская кровь кому-нибудь из голландцев. Толстый Уолш орудовал коротким тесаком с небывалой сноровкой, а старик Смит отбивался боцманской тростью и кинжалом.

С палубы уже спускались матросы, набиваясь в тесное пространство трюма и вынуждая нас идти грудью на клинки. Я с трудом отбил очередной удар и бесчестно пнул голландца по яйцам. Когда тот согнулся от боли — я коротко ткнул его шпагой в живот и крутанул лезвием в ране, словно вырезая сердцевину яблока.

Томас выписывал клинком причудливые фигуры, восьмерки и круги, каждый раз отбивая удары за мгновение до того, как они достигнут его. Капитан уже отправил в небытие двух матросов, пока я возился с первым.

Уолш прикрывал капитану спину, страшно рычал и ругался по-ирландски, когда короткому тесаку не доставало буквально нескольких дюймов до врага.

Я принял удар палаша на клинок. Шпага, снятая с французского офицера, зазвенела, но не сломалась, и я, благословив французских оружейников, быстро резанул голландца по шее. Я отпихнул уже мёртвое тело, и с удивлением обнаружил, что схватка уже закончилась.