Антон Ханыгин - Грани лучшего мира. Дилогия (СИ)

Неизвестно сколько времени прошло, прежде чем пленников привели в дикарское поселение. Казалось, что их путь через джунгли длился целую вечность. Вечность, наполненную страданиями и отчаянием...

Поселение выглядело достаточно жалко. Убогие лачуги были в беспорядке раскиданы среди деревьев, на ветвях которых тоже громоздились какие-то подобия жилищ. Некоторые домики казались солиднее остальных - это были не просто воткнутые в землю палки, прикрытые широкими листьями, их стены обмазывались глиной и украшались безумными рисунками синего, красного и черного цветов. Впрочем, полностью разглядеть все не удавалось из-за ночной темноты, а прорывающийся сквозь густую листву лунный свет только вносил еще больше неразберихи, играя бледными отблесками в мелких капельках ночной росы. Единственным крупным строением была каменная пирамида в центре поселения, высота которой составляла примерно три человеческих роста. На ее вершине стоял огромный плоский булыжник, от которого тянулись темные следы ручейков крови, сбегающих по ступеням пирамиды к самой земле.

- Довольно интересная смерть нас ожидает, Кристоф, ты не находишь? - весело подмигнул Демид, хотя дрожащий голос выдавал его страх. - Экзотика.

Он немного шепелявил из-за выбитых зубов. За свои слова помощник капитана удостоился очередного удара дубинкой, после которого потерял сознание и упал лицом в грязь. Дальше Кристоф тащил его на себе.

Их привели к большой деревянной, но очень прочной клетке, стоявшей недалеко от пирамиды. Когда Демид пришел в себя, остальные члены команды уже сидели на земле, дрожа от холода, лижущего их влажным языком, и периодически проваливались в беспокойную дремоту. Вокруг клетки сновали дикари, сверкая глазами и угрожающе рыча на моряков. Двое из них столкнулись друг с другом и с яростным воплем покатились по земле.

- Теперь понятно, почему они до сих пор не заселили остров целиком, - пробормотал Демид, наблюдая за дракой.

Дикарь, который выглядел помоложе, впился гнилыми зубами в руку противника, заставив того издать протяжный вой. Пока второй корчился от боли, он оседлал его, схватил за голову и, сняв с шеи небольшой обсидиановый нож, принялся снимать скальп с еще живого соплеменника. Покончив с кровавой процедурой, молодой дикарь повязал на запястье кожу с длинными спутанными волосами, немного освежив жуткий манжет, и поволок бесчувственного противника куда-то на окраину поселения.

Демид, осознав, что его руки давно уже свободны от пут, с удовольствием разминал конечности. Затем, взявшись за искривленный нос большими пальцами, он с хрустом вправил его на место. Помощник капитана застонал сквозь стиснутые зубы, из ноздрей хлынула кровь, но вскоре наступило облегчение, и он с блаженной улыбкой прислонился к стенке клетки.

- А ведь после кораблекрушения ты мне ногу так же починил, - безразлично глядя на беснующихся у клетки дикарей, произнес Кристоф. - Я что-то о тебе не знаю?

- Ничего особенного, - отмахнулся Демид. - Отец долгое время был костоправом.

- А потом?

- А потом он помог какому-то чиновнику из столицы избавиться от хромоты, а тому не понравилась испытанная при лечении боль, и его телохранители насмерть забили отца.

- Ты никогда об этом не рассказывал.

- А чего тут рассказывать? Это не диковинка, подобное на каждом шагу встречается в Фасилии. Да и не только в ней.

- И то верно. Власть уродует людей внутренне, и они позволяют себе уродовать людей внешне, - задумчиво пробормотал капитан, пошевелив ногой, которая, в отличие от всего остального тела, почти не болела. - А из тебя вышел бы неплохой костоправ.

- До первого чиновника, - ухмылка Демид выглядела жутковато из-за кровоточащих кратеров выбитых зубов. - Или до первого друга, который потащит меня в чужую страну, чтобы стать мореплавателями.

"А ведь и правда. Это только благодаря мне он сейчас сидит в клетке, окруженной кровожадными дикарями", - подумал Кристоф, но попросить прощения у верного товарища так и не решился. Извинение означало бы признание неверно принятого решения. А если сожаления возобладают над уверенностью, то окажется, что с определенного момента вся жизнь стала неправильной, не такой, какой должна быть.

Внезапно калитка скрипнула притершимися к крепкому дереву веревками, и в клетку вошел рослый дикарь. Его наполовину скрытое свалявшимися волосами лицо покрывал замысловатый узор татуировок, а тело было покрыто краской непонятного из-за ночной темноты цвета. Необычайно пышные манжеты из скальпов на запястьях и щиколотках аборигена говорили о том, что перед моряками предстал очень важный человек. Других украшений на нем тоже хватало - в уши, щеки и губы были вставлены отполированные продолговатые камни, пара десятков ниток с нанизанными на них ракушками, высушенными ягодами, костями и прочими традиционными атрибутами покрывали его рельефный торс, а на плечах и бедрах были повязаны ленты с вшитыми в них перьями и головами змей. Скорее всего, именно так должен выглядеть вождь племени.

Вслед за устрашающим гигантом в клетку протиснулся уже знакомый старик с черепом гориллы на голове. Ссутулившись, он принялся быстро тявкать и подвывать на своем наречии, поочередно указывая на каждого из пленников. Когда очередь дошла до Демида, поклонник обезьян разразился гневной тирадой, в которой периодически слышалось слово "Наджуза". Лицо рослого дикаря скривилось одновременно презрительно и гневно. Приблизившись к помощнику капитана, он пристально посмотрел ему в лицо.

- Кагали Наджуза забу наргати барту?

- Да нет, не Наджуза, - замотал головой Демид. - Кажется, мы все немного обознались, приятель.

- Наджуза кагали барту! Забу! - брызжа слюной, завопил вождь.

- Лучше молчи, - посоветовал другу Кристоф.

Вождь повернулся в его сторону и уставился на капитана немигающим взглядом. Жестом повелев старику приблизиться, он указал на фасилийца и прорычал практически нечленораздельную фразу. Обезьяний жрец подскочил к Тридию и начал изумленно разглядывать его лицо, периодически поглядывая на Демида, как будто сравнивая двух чужаков. Наконец он осторожно потрогал бороду капитана и что-то утвердительно пролаял громиле. Тот нахмурился и в свою очередь запустил пальцы в бороду Павия, но затем резко одернул руку.

- Кажется, мы им понравились, - не слишком радостно заметил Демид, не отрывая глаз от нависшего над ним дикаря.

В Фасилии мужчины не брили бород, в отличие от алокрийцев, у которых росли лишь жиденькие разноцветные клочки волос на щеках и подбородке. Поэтому Кристоф и Демид гордо носили свои черные густые бороды, радуясь хоть какому-то превосходству над окружающими. Впрочем, в Алокрии это не считалось ни мужественным, ни красивым, поэтому поначалу на бородатых фасилийцев смотрели даже с оттенком брезгливости, но вскоре привыкли к их внешнему виду. Кристоф и не вспоминал о своей отличительной черте, пока дикари не выделили их из общего числа пленников именно по этому признаку, который, видимо, и для островитян был некой диковинкой.