Джон Толкин - Две крепости

— Эй, ты! — грубо сказал Сэм. — Чего тебе надо?

— Ничего, ничего, — тихонько ответил ему Голлум. — Хороший хозяин.

— Ты прав, — согласился Сэм. — Но где ты был, старый негодяй? Где шлялся?

Голлум отодвинулся, и зеленый огонь вспыхнул под его тяжелыми веками. Теперь он был похож на паука, скорчившегося на согнутых лапах, с выпуклыми глазами. И ясное мгновение шло безвозвратно.

— Шлялся, шлялся! — свистел он. — Хоббиты всегда так вежливы, да уж. О, хорошие хоббиты! Смеагол провел их тайной тропой, никому не известной. Он устал, он хочет пить, да уж, пить. И он ведет их и ищет путь дальше, а они говорят «шлялся, шлялся». Ничего не скажешь, хорошие друзья, да уж, моя прелесть, очень хорошие!

Сэм почувствовал укол раскаяния, хотя и не очень сильный.

— Прошу прощения, — сказал он. — Мне жаль, но ты так неожиданно разбудил меня, а я не должен был спать. Это сделало меня немного резким. Но мастер Фродо устал, и я уговорил его вздремнуть. Так вот и получилось. Извини. Но где же ты был?

— Шлялся, — ответил Голлум, и зеленый огонь в его глазах продолжал гореть.

— Ладно, — сказал Сэм, — будь по-твоему. В конце концов, это не так уж далеко от истины. Теперь нам предстоит шляться вместе. Который час? Еще сегодня или уже завтра?

— Завтра, — ответил Голлум, — или было завтра, когда хоббиты легли спать. Очень глупо, очень опасно, если бы Голлум не шлялся поблизости на страже.

— Мне кажется, это слово уже становится для нас утомительным, — сказал Сэм. — Но не важно. Я разбужу хозяина.

Он осторожно убрал волосы со лба Фродо и, наклонившись, тихо сказал:

— Вставайте, мастер Фродо! Вставайте!

Фродо пошевелился, открыл глаза и улыбнулся, увидев склонившееся над ним лицо Сэма.

— Рано поднимаешь меня, Сэм, — заметил он. — Еще темно.

— Здесь всегда темно, — сказал Сэм. — Но Голлум вернулся, мастер Фродо, и говорит, что уже завтра. Пора идти. Последний переход.

Фродо глубоко вздохнул и сел.

— Последний переход! — взбодрился он. — Привет, Смеагол! Нашел еду? Отдохнул?

— Ни пищи, ни отдыха, ничего для Смеагола, — проворчал Голлум. — Шлялся он.

Сэм прикусил язык и промолчал.

— Не говори о себе так, Смеагол, — заметил Фродо. — Это неразумно, даже если это правда.

— Смеагол повторяет то, что услышал, — ответил Голлум. — Так сказал ему добрый мастер Сэмвайс, который так много знает.

Фродо взглянул на Сэма.

— Да, сэр, — сознался тот, — у меня вырвалось это слово, когда неожиданно проснулся и увидел его рядом. Я уже сказал ему, что жалею об этом, но скоро перестану жалеть.

— Давайте оставим это, — сказал Фродо. — Мне кажется, мы с тобой, Смеагол, должны принять решение. Скажи мне: сможем ли мы найти дорогу дальше. Ты сделал, что обещал, и ты свободен: можешь искать еду и отдых, можешь идти куда угодно, только не к Врагу. И однажды ты получишь награду от меня или от тех, кто будет обо мне помнить.

— Нет, нет, еще нет, — завыл Голлум, — о нет! Разве они смогут найти путь? Нет, не смогут! Скоро будет туннель. Смеагол должен идти. Нет отдыха. Нет пищи. Пока еще нет.

Наверное, Голлум был прав и действительно наступил день, но хоббиты не видели никакой разницы, разве что тяжелое небо стало менее черным и похожим на гигантский дымный купол. Взамен мрака глубокой ночи, оставшегося теперь в расщелинах и ямах, мир окутала серая мерцающая тень. Они направились — Голлум впереди, хоббиты бок о бок сзади — вверх по длинному ущелью между обветренными скалами и колоннами, стоявшими с обеих сторон, словно громадные бесформенные статуи. Не было слышно ни звука. Впереди, на расстоянии примерно в милю, высилась огромная серая стена, последняя на их пути горная преграда. По мере приближения она становилась все темнее и выше, пока не закрыла собой весь горизонт. Глубокая тень лежала у ее подножия.

Сэм принюхался.

— Ух! Этот запах! — проворчал он. — Он становится все сильнее и сильнее.

Скоро они вошли в тень и посреди стены увидели вход в пещеру.

— Путь ведет туда, — тихо сказал Голлум. — Это вход в туннель.

Он не назвал его. Это был Торех-Унгол — логово Шелоб. Оттуда доносилось зловоние — не смертоносный запах распада с лугов Моргула, а грязные испарения, как будто внутри были нагромождены горы отбросов. 

— Это единственный путь, Смеагол? — спросил Фродо.

— Да, да, — ответил тот. — Да, мы должны идти этим путем.

— Ты хочешь сказать, что бывал в этой дыре? — поинтересовался Сэм. — Фу! Но, может быть, ты не чувствителен к дурным запахам.

Глаза Голлума блеснули.

— Откуда ему знать о нашей чувствительности, не так ли, моя прелесть? Неоткуда ему знать. Но Смеагол способен многое вынести. Да, он был там, да уж, прошел насквозь. Это единственный путь.

— А что это за вонь? — снова спросил Сэм. — Похоже... м-да, хотя, признаться, мне не доставляет ни малейшей радости говорить об этом, похоже на какую-то оркскую нору, из которой лет сто не выгребали отбросов.

— Ну, — произнес Фродо, — орки не орки, а если это единственный путь, мы должны им воспользоваться.

Сделав глубокий вдох, они вошли внутрь. Через несколько шагов их окружила непроницаемая тьма. После подземелий Мории Фродо и Сэм не встречали такой тьмы, и — если такое возможно — здесь она была еще глубже и плотнее. Там ощущалось движение воздуха, раздавалось эхо, чувствовалось пространство — здесь воздух был неподвижным, тяжелым и затхлым. Они двигались будто в черном тумане, производном подлинной тьмы, тьмы как таковой, выдыхаемом ею, ослепляющем не только глаза, но и сознание, так что таяла даже память о красках и формах и о самом свете. Здесь всегда была ночь, всегда будет ночь, и ночь была всем.

Однако какое-то время они еще сохраняли чувствительность, и осязание их обострилось, сделавшись почти болезненным. Стены были на удивление ровными, под ногами тоже, за исключением изредка встречавшихся ступенек, было ровно и гладко, и путь постепенно поднимался в гору. Туннель оказался высоким и довольно просторным, настолько просторным, что хоббиты, вытянув руки, не могли коснуться обеих стен одновременно.

Голлум шел впереди. Казалось, всего в нескольких шагах. Пока хоббиты еще не утратили способности обращать внимание на такие вещи, они слышали его свистящее дыхание. Но вскоре чувства их притупились, осязание и слух ослабли, и они продолжали брести, спотыкаясь, вперед и вперед, главным образом благодаря силе воли и желанию добраться наконец до выхода.

Они прошли, должно быть, немало, но время и расстояние совершенно не поддавались оценке. Сэм, двигавшийся справа, нащупал в стене отверстие. Оттуда метнулось слабое дуновение менее тяжелого воздуха, но они уже прошли мимо.