Ксюша Ангел - Я - хищная. Ваниль и карамель

Прощаться всегда тяжело, особенно если человек тебе близок. Еще труднее ставить точку. Люди иногда не верят в точки. Дорисовывают снизу запятую и ждут.

Влад уехал рано — сразу после нашего разговора. Бессмысленно было его продолжать. На некоторые вещи мы всегда будем смотреть по-разному.

Я нашла Глеба на улице. Он гулял, пиная волглую, слипшуюся листву на аллее, ведущей в сад. Смотрел под ноги и обиженно поджимал губы.

Солнце светило ярко, проникало сквозь почти полностью голые уже ветви деревьев, сушило серые бока камней, которыми выложена дорожка. По утрам на примятой траве появлялся уже белый налет изморози. В этом году лето сбежало от нас, не попрощавшись. Ранняя, холодная осень принесла низкие туман, зябкие рассветы, дожди и промозглость.

Я застегнула куртку и направилась в сад.

— Ты чего здесь? — Поймала руку Глеба и развернула его к себе. — Эрик сказал что-то?

Он покачал головой.

— Люблю скади, ты же знаешь. Но она просто вымыкает. Смотреть не могу — тошно!

— Зачем тогда приехал?

Скамейка была чуть влажной, но я все равно присела и похлопала ладонью по дереву, приглашая и его.

— Лара позвала. — Глеб примостился рядом и подкурил, смешно щурясь и продолжая ковырять носком туфли листья. — Скоро вон ты позовешь. Когда, кстати?

— Эрик хочет в следующую субботу. Только вот… — я поморщилась. — Не уверена, что мне стоит звать атли. Не уверена, что вообще хочу, чтобы Влад знал.

— Меньше нужно было с ним целоваться, — угрюмо заметил Глеб.

— Ха-ха, очень смешно!

— Смешного тут мало. Вот разругаются атли со скади, будешь знать. Влад, когда злой, может выкинуть всякое. Мозгов, слава богам, хватает не налажать серьезно, но подлянку сделать может.

— Да, я в курсе. Было недавно уже.

С Ларой. И я прекрасно понимаю, какие у этого «всякого» могут быть последствия, если узнает Роб или Эрик.

— Есть вероятность, что твое венчание скинет его с катушек, — мрачно резюмировал Глеб.

— А что он сделает? Эрик сильнее, и Влад это понимает. Сам мне сегодня сказал. Влад достаточно любит жизнь, чтобы не рисковать ею так глупо.

— Эрик сильнее, — согласился Глеб и затушил истлевшую сигарету. Пепел прилип ко влажным камням на дорожке и еще не окончательно увядшей траве. — Но не ты. Ты всегда была на нем помешана, сколько я тебя помню. Боролась с собой, но так и не поборола. Так ведь? Дашь Владу повод, невольный знак, что у него есть шанс, он его не упустит. А Эрик не сильно будет разбираться, кто виноват.

— Намекаешь, что я виновата? — обиженно возмутилась я. — А пострадает Влад?

— Не намекаю — прямо говорю. Вся суть в том, Полевая, что Влад тебя насквозь видит. И то, что не все перегорело, понимает не только он. Эрик тоже в курсе.

— Все перегорело, — возразила я. Прозвучало неубедительно и насквозь фальшиво. Не к месту вспомнилась сегодняшняя фраза о том, что я вру себе. Но я ведь не вру! Совершенно. Ни капельки. Надежда не живет вечно, а прошлое не вернешь.

А Глеб… Он всегда преувеличивает. Владу и Эрику сейчас не до разборок, и оба понимают это. Я не разжигаю вражду. В чужую голову не влезешь и мыслей не затрешь. Даже если эти мысли идут вразрез с реальностью.

Да, были моменты, когда мне казалось, что все можно исправить. И тогда, на Тибете, и после. Город в огнях. Небо так низко, что, кажется, можно достать рукой. Теплые пальцы на запястье, искры на коже — от взглядов, прикосновений, от прерывистого дыхания сводит живот, и я сантиметр за сантиметром сдаю с таким трудом завоеванные территории.

Они были — эти минуты, когда неизвестность могла свернуть в любое направление. Но выбор сделан, и я ни капельки о нем не жалею.

В доме стало уютнее, когда атли уехали. Некоторые вещи скади не выставляют напоказ, хранят исключительно в семье, словно посторонние лишним словом или даже вздохом могут испортить атмосферу волшебства.

Девушки столпились вокруг стола, обступив его стеной, шушукаясь и смеясь.

— Что там? — с любопытством спросила я и попыталась протиснуться сквозь плотное полотно спин.

— Тамара рисует, — пояснила Алла, оборачиваясь и немного пропуская меня, чтобы я тоже могла посмотреть. — Традиция. В скади она лучше всех исполняет брачный рисунок.

Я, наконец, протиснулась вперед и застыла статуей, завороженно следя за движениями Томы. Тонкая кисть, словно частичка ее самой, опускалась в рыжую краску и скользила по коже Лары. Рисунок начинался от ногтей, вился к тыльной стороне ладони, переплетаясь завитушками и плавными линиями, и поднимался к локтю. Тамара аккуратно и педантично выводила каждый штрих, каждую линию, остальные же завороженно и с завидной долей зависти наблюдали.

Алла еще что-то шептала мне на ухо, но я не понимала ни слова. В сознании гулким пульсом билась одна-единственная фраза — пророчество, которое должно сбыться. Что-то сугубо личное, только мое, для меня.

Пять слов, ранее казавшиеся бессмыслицей, теперь обрели смысл.

Тебе раскрасят руку. Совсем скоро.

Кто я такая, чтобы спорить с ясновидцами?

— Хочешь себе такой же? — шепнули мне на ухо, а затем прижали к себе, и я улыбнулась.

— Хочу, — призналась честно и развернулась к Эрику. Ладони коснулись его груди — в том месте, где слышно было, как сердце бьется. — И не уверена, что готова ждать до следующей субботы. Как по мне, воскресенье тоже неплохой день. Особенно подкупает, что оно завтра.

Сложно организовать праздник, когда у тебя всего сутки впереди. Еще сложнее — если ни черта не понимаешь в организации праздников.

Но мне не хотелось банкета. Не хотелось искренних и не очень поздравлений, музыки, еды, цветов. Даже платья, ведь я, по сути, никогда не любила платья и не умела их носить.

Я хотела быть с Эриком, остальное меня мало волновало.

Платье мне все же принесли. Белое, с россыпью камней на лифе — они сверкали в свете вечерних ламп, переливались и отбрасывали блики на внезапно побледневшую кожу. Оно было немного длинным и волочилось по полу, но Тамара уверила, что до завтра исправит это недоразумение. Она была намного выше меня — та, для кого оно шилось.

Божена Стейнмод.

Почти до утра мы с Томой рассматривали фотографии из старого альбома, который она тайно хранила в тумбочке у кровати.

Эрик негласно запретил воспоминания в доме скади. Нет, прямого приказа не было. Была злость, которая все выжгла. Которая заперла картины на чердаке, избавилась от одежды и украшений, запретила называть вслух имена. Обида, зарубцевавшаяся уродливым шрамом. Ноющая на погоду старая рана.

Платье Эрик достал сам. Вытащил из шкафа в пустой комнате на третьем этаже. Молча протянул мне, и показалось, его рука слегка дрожала. В той комнате всегда пыльно, и пауки плетут паутину. Солнце струится в щель между плотных штор белесыми лучами и рисует на полу изогнутые тропинки. А вечером там темно, лишь по стене аляповатыми, неровными кругами ползет свет тусклых бра.