Анна Замосковная - Жена из другого мира (СИ)

Стиснутый в моих руках кувшин завибрировал, шестерёнка скребла по дну, силясь воссоединиться с неведомым механизмом.

— Оставь хоть что-нибудь из изобретений Хлайкери, — взмолился я. — Я никому их не покажу.

— Никто не должен знать, что магию может получить любой человек, иначе люди начнут ради этого убивать. Нас убивать.

— Знаю. Поэтому никому не расскажу, но так хочется посмотреть, попробовать.

— Ещё одного Хлайкери не хватало! — стиснул кулак министр. — Лавентин, это дело государственной важности — уничтожить все свидетельства деятельности Хлайкери и его изобретений.

— А вдруг мы с помощью его приборов сможем вернуть магию Индели и Какики? Зачем уничтожать два рода, когда можно…

— Лавентин! Осознай: простые люди поймут, что для получения магии надо убить длора. Многие даже не станут разбираться в условиях, просто будут убивать. Детей. Младших. Просто потому, что не каждый дотянется до главы рода. У тебя мать живёт в человеческом городе, хочешь, чтобы ей перерезали горло в надежде, что её кровь подарит магию?

Я оцепенел, слишком ярко представляя, как маму… Замотал головой.

— И я не хочу, — доверительно сообщил министр. — Никому такой участи не хочу. Не все длоры благородны, но мы знаем их в лицо, мы можем их контролировать.

Опустив взгляд, я крепче сжал кувшин.

Если бы все могли получить магию мирным способом, я бы первый стоял в рядах сторонников распространения волшебства.

Но способ… Всё упиралось в способ.

Кэб остановился.

Донеслось глухое предупреждение:

— Дальше не проехать.

Министр выбрался первым. Я чуть не выпал — так рвался из рук подталкиваемый шестерёнкой кувшин.

Мы были в порту. По случаю запрета на выход в море сорок тяжёлых торговых парусников стояли без дела. Людей не было. Или при виде отряда и согров они разбежались.

Нас, наверное, увидел и Хлайкери.

— Почему выступаем так открыто? — я искоса взглянул на министра, смотревшего на суда.

— Кораблю не выйти из залива — сторожевые не пропустят. Порт тоже оцепляют. А незаметно к кораблю не подойти, лучше ударить сразу, пока не успели подготовиться.

— Тогда я пойду, — кивнув на кувшин в своих руках, я шагнул вперёд, но министр удержал, показал на среднего размера парусник.

— «Бегущий». Они там.

Пока он отдавал распоряжения офицерам, я разглядел смутно различимое название. Вспомнил написанное тётиной кровью слово «Бег». И хотя кувшин тянулся в ту сторону, когда министр закончил инструктаж, я уточнил:

— Думаешь?

— Хлайкери не стал бы убивать, если бы любовница не знала слишком многого. И я говорю не о технической составляющей, а о простых вещах, вроде банков, где он хранил деньги, или корабля, на котором собирался отплыть из страны.

Министр следил, как офицеры занимают позиции и наполняют магией оружие. Я зажал дёргающийся кувшин под мышкой. Когда три офицера разбили скорлупки моих экспериментальных наблюдателей, министр дал отмашку погонщику, и согры рванулись вперёд.

— Лавентин, ты сейчас заставишь корабль пустить корни до дна.

Чешуйки согров блестели на солнце, твари мощными рывками преодолели площадку, на которой в обычное время сновали грузчики с багажом, и прыгнули в воду. На поверхности закачались приплюснутые, устремлённые к «Бегущему» морды.

— Лавентииин.

— Откуда ты знаешь, что я это могу? — накрывая браслет ладонью, глухо спросил я.

Дёргающийся кувшин мешал. Министр забрал его. И я свободно вздохнул, повёл затёкшими плечами, настраиваясь на древесину корабля, нащупывая дремлющие в досках нити жизни.

— Я же министр внутренних дел. Это моя работа.

На корабле стали поднимать якоря. Команда юрко заскользила по мачтам. Длоры особого отдела отозвались ружейным залпом. Несколько человек сорвалось, но остальные продолжали работу.

Закрыв глаза, я протянул руку в браслете и начал перебирать невидимые струны. Корабль отозвался мощной дрожью, структура дерева изменилась, на миг обрела текучесть, позволяя формировать корни. Они метнулись сквозь толщу воды, вошли в илистое дно и потянули соки, разрастаясь, выпуская новые корни.

— А теперь к берегу, — скомандовал министр.

Я передёрнул плечами, ощутив в бортах корабля когти согров. Дрессированные твари взбирались на палубу.

Повинуясь моей воле, корни подгребали корабль к берегу. По ним из трюма били магией, но подпитываемая илом древесина восстанавливалась и двигалась к цели.

Корабль с громким треском врезался в деревянный настил пристани.

— Пленных не брать! — рявкнул министр.

Ощутив колебание тёмной магии, я открыл глаза. Министра рядом не было.

Ко мне, с явным намерением прикрыть от опасности, подбиралась химера.

А на корабле были всякие интересные штуки. Я бросился туда. Химера — следом.

Не сбавляя темпа, заставил её притормозить. Она села. На корабле громыхнул залп — и химера рванулась меня спасать. Я припустил, она тоже.

Согров отшвырнуло на пристань, вены животных вздулись, брызнула кровь. Умерли, не издав ни звука. Я поднял взгляд. На накренённой палубе стояли двое мужчин и женщина в масках с птичьими клювами, в медных браслетах на предплечьях и запястьях: кристаллы в них пылали алым.

Маски с клювами… а у Хлайкери всегда на одежде были перья, всегда! Иногда — перстень или булавка с птичьей головой. И как я не подумал об этом раньше?

Магия Индели ударила по моей крови. Сила главы рода пружинисто отразила хищные уколы чужого волшебства. Но многие офицеры застонали, падая на землю.

С Хлайкери должно быть сорок три человека. Надеюсь, не все они используют магию.

***

— Не переживай, — Близенда оторвалась от написания письма. — Вролди замечательный нянядух, она очень помогла мне с Лавентином, нянчилась с большей частью основной ветви Бабонтийских. И с Вердлой справится.

Я отвернулась от окна. Краем глаза уловила движение бревна в кустах, но это как-то прошло мимо сознания.

К стыду своему я вынуждена была признать, что думала не о Вере, игравшей в новосозданной детской с духом-няней, а о Лавентине. Мне показалось, разгневанный Раввер уводил того на опасное дело, и теперь сердце ныло, а браслет казался слишком тяжёлым.

— Надеюсь, — я выдавила улыбку.

Пугать Близенду не хотелось, но, судя по взгляду, она поняла, что дело вовсе не в Вере. И промолчала. Посмотрела на разложенные перед ней письменные принадлежности.

Я села в кресло. Делать решительно нечего: их письменность я не понимала, занятий, кроме воссоздания дома, не имела. Социальными преобразованиями пока тоже не пахло. К тому же…

— Простите, что отвлекаю, — я сложила руки на коленях, а тянуло скрестить на груди, закрыться. — Думаете, Лавентин поможет мне с работным домом? Ну и с подобными вещами…