Дмитрий Владимиров - Красная книга начал. Разрыв (СИ)

— Я тебе тоже, — поддакнул юноша.

Механик был не в духе. Его хмурое настроение было, отчасти, связано с не менее хмурым небом, щедро одаривавшим влагой притихший город. Мелкие капли огромными армадами атаковали с небес начинающие краснеть и желтеть листья. Иногда, собравшись с силами, им удавалось одержать победу, и тогда мокрый лист неспешно пикировал на землю, уже достаточно усеянную телами его собратьев.

Если ранее Калинича еще мучила неопределенность встречи, то сейчас он почти уверился, что дама не придет на свидание. Такая замечательная возможность отказаться от прогулки, ну никак, по его мнению, не может быть проигнорирована леди Виолой. А следовательно, он, пришедший на час раньше и вымокший до нитки в своем легком плаще и модных туфлях, просто зря теряет время, проводя его в надеждах.

Тем не менее, Механик не уходил, словно привязанный барс на длинном поводке, он мерил шагами пространство, обходя приметное дерево в ботанических садах снова и снова. Его ствол, разделяющийся на три части в метре от земли, чтобы потом снова сойтись воедино под самой кроной ярко красных, по осени, листьев, напоминал ему развороченную грудь, из которой вырвали сердце.

По вечерам, в развилке ствола смотрители зажигали небольшой огонек, который превращал необычное дерево в изящный светильник. Но не сегодня. В такую погоду дождь, словно слезы всех отвергнутых, собирался влажными ручейками на мозаичной коре.

Сад вымер. Мир непривычно сжался до тонущих в мороси деревьев и небольшого пятачка, уже порядочно истоптанного Калиничем. Посыпанные гравием дорожки не позволяли земле превратится в грязевую трясину, но противно шуршали с каждым шагом.

Механик не любил новомодных сверкающих хронометров, обычно полагаясь на собственное чутье времени, но сегодня и оно сбоило. Калинич был несчастен. Так несчастен бывает человек, потерявший цель, так несчастен бывает мокрый котенок, выброшенный злым мальчишкой под дождь, так несчастны бывают маленькие дети, не видящие в своем эгоизме причин и побуждений.

Он почти ненавидел ее. Она заставила его с глупым видом ждать в вымершем царстве растений. Она сбивала его мысли и расстраивала прежде почти безупречный инструмент контроля за телом и духом. Она заполнила его мысли своими яркими глазами, тихими словами и неслышными вздохами. Ее аромат пропитал его волосы и пальцы, а ее звонкий смех, словно ржавый гвоздь, царапал изнутри грудь.

Механик подошел к дереву, провел пальцами по шершавой коре, уткнулся лбом чувствуя, как по разгоряченному лицу стекают капли. Ее шаги, легкие, почти неслышные преследовали его повсюду. Вот и сейчас казалось обернись, а она — за спиной.

Слово маленький пальчик с легким нажимом провел дорожку вдоль позвоночника.

— Боги, да вы же промокли насквозь, — послышалось из-за спины, — Где ваш зонт, мастер?

Порывисто обернувшись, он замер не в силах отвечать. Ее глаза сияли из глубины капюшона. Протянутая рука словно звала за собой к воротам рая, а запах… Ее запах, смешанный с ароматами сырой земли и увядающей листвы, он пьянил, он кружил голову и заставлял сердце разгонять ихор по жилам быстрее и быстрее.

— Да что же вы молчите? Идемте скорее со мной, здесь есть место, где можно обогреться и спрятаться от дождя.

— Да я и не замерз вовсе, — попытался оправдаться Механик.

— Глупости, — Виола подхватила его под руку, не обращая внимания на влагу вцепившуюся в ее тканые перчатки, потащила, забавно упираясь маленькими сапожками в хрустящую дорожку. — Зачем вы здесь без зонта, в такую погоду можно, не заметив, заболеть… Даже такому сильному и здоровому человеку опасно излишнее переохлаждение. Нет, решительно, вы, мужчины, просто несносны в своих стремлениях усложнять простые вещи.

Дорожка, словно устыдившись ее яростного монолога, вывела их к небольшой беседке, в центре которой стояла тихо тлеющая жаровня. Усадив Механика на скамью прямо перед жаровней, леди сдвинула крышку-отражатель и, поворошив тлеющие угли кочергой, взялась за веер-опахало. Угли немедленно окрасились красным, выпуская несмелые язычки огня. В беседке стало, вдруг, тепло и уютно. Опустив тканые экраны с трех сторон, леди удалось создать атмосферу уединенности. Сбросив ненужный плащ на резные перильца, она решительно подошла к Калиничу и схватив его голову руками прижалась прохладными губами ко лбу.

— Ну вот, вы весь горите, разве можно так себя вести? — Строго вперившись в Механика, Виола топнула ножкой.

— Нет, нет, — начал оправдываться тот. — Поверьте, со мной все в порядке, просто кожа нагрелась от жаровни. Простите за беспокойство, но волноваться на этот счет излишне.

— Перестаньте, — отмахнулась леди, — Вы точно знаете, что не продрогли?

Механик спешно запустил процесс терморегуляции, провел руками по лицу, словно умываясь, пригладил волосы, стряхнув с них влагу.

— Конечно, все будет в порядке. Я так рад, что вы все же пришли.

— Бросьте, мы же сговорились. Разве я могла не прийти? Да и признаться, вы заинтриговали меня тогда. Так что я тоже очень рада нашей встрече. Позвольте снова проверить ваш лоб, — она произнесла это вполне нейтрально, но легкий румянец на щеках предательски выдал хозяйку. Тем не менее, не дожидаясь ответа, леди придвинулась к Калиничу, снова запуская тонкие пальцы в его волосы. Механик послушно наклонил голову, чувствуя, как от ее губ расходятся электрические волны. Виола не спешила отстраняться, и тогда он, в каком-то детском порыве, поднял голову, ловя ее губы своими. Уже вспыхнул страх в мозгу, уже забилось в отчаянье сердце, почуявшее ошибку, когда влажные, прохладные губы ответили на поцелуй.

— Боги, — выдохнула девушка через некоторое время, — это же безумие.

Калинич не успел задать вопроса, когда она снова приникла к нему, жаждуще, трепетно и настойчиво.

Легко шумел дождь за экранами, иногда подергивая легким ветерком тяжелую ткань. Тихо потрескивала углями жаровня. Вечер только начинался, но двое в беседке посреди бескрайнего сада уже были счастливы.

Счастливы и несчастны потому, что у каждого были свои секреты и свои проблемы. Можно не думать о них. Нет, можно пытаться не думать о них сейчас, но время нагонит, закружит и придется расставаться для того, чтобы вновь ощутить одиночество. Придется надеяться и ждать, мечтать и терзаться, как было раньше и будет всегда со всеми, кто любил и был любим, в этом мире или в иных.

Альбин пробирался по лесу, не понимая, как и каким образом жнец все же втянул его в свою авантюру? Не понимал он и того, почему согласился помогать, да и вообще, как они смогли договориться?