Яцек Пекара - Ловцы душ

– Что теперь? Убьёшь меня?

– Меч Господень, откуда эта безумная идея?! Инквизитор, который убил императора, всем нужен живым. Двое твоих людей уже сидят в подземельях, а с утра расскажут о том, что ты занимался колдовством и поносил Светлейшего Государя. Я подозреваю даже, что их не нужно будет к этому принуждать. Может, не стоило вешать их товарища? То же самое свидетельствовал, впрочем, и твой друг комедиант, и, определённо, найдётся ещё много других свидетелей...

Я долго молчал, размышляя над всеми последствиями, которые могло вызвать подобное событие.

– Ты предашь всех, – пообещала она. – Братьев инквизиторов и епископа. Не будет больше Святого Официума.

Она могла оказаться права. Иногда даже падение такого крошечного камешка, как ваш покорный слуга, может вызвать лавину на большом склоне. Кроме того, Инквизиториум был силён и богат. А на его власть и богатство давно уже многие точили зуб. Любой повод был хорош, чтобы расправиться с ненавистным врагом. Что уж говорить, когда в игру вступало поражение армии и смерть самого императора...

– Когда разверзнется ад на земле, ты сможешь себя поздравить, – заговорил я в конце концов. – Сможешь сказать: да, это сделала именно я.

– Я рассчитываю на подобный поворот дел. – Она улыбнулась.

– Гвозди и тернии! – Не сдержался я. – Что тебе обещали за предательство?

– Свободу. – Сейчас у неё был тихий, мягкий и мечтательный голос. – Дом на берегу моря и клятву, что обо мне никто никогда не вспомнит.

– Если ты думаешь, что кто-то сдержит обещания, данные шлюхе и убийце, ты ещё глупее, чем я думал. Кроме того... я буду помнить, – пообещал я.

Она не дала после понять по себе, что слова «шлюха» и «убийца» хоть в малейшей степени её задели.

– Тебя уже нет, – в её словах я почувствовал ноту непритворной печали. – Я хотела бы быть с тобой, – добавила она через некоторое время. – Правда...

– Но вскоре, однако, подвернулась возможность меня выгодно продать...

– Вот именно, – она вздохнула. – У меня только одна просьба, Мордимер, – сказала она через некоторое время. – Не думай обо мне слишком много, когда меня уже не будет с тобой.

Я приподнялся и посмотрел ей прямо в глаза.

– Я не думал о тебе даже тогда, когда ты была со мной.

Ох, поверьте, любезные мои: это её задело! Лицо Энии осталось вроде таким же, но я заметил подёргивание ключиц, так, будто по её телу прошла внезапная дрожь.

– Так или иначе, – она пожала плечами, – прощай.

Потом она начала громко и отчаянно звать на помощь.

Я сбежал. Я мог пытаться её убить. Но я имел в себе достаточно смирения, чтобы верить, что Эния без труда могла справиться с инквизитором Его Преосвященства. В конце концов, она – убийца Внутреннего Круга, которую обучали искусству убивать. Что в этом противостоянии мог противопоставить я, которого обучали искусству понимать и любить ближнего и который прибегнет к насилию только в исключительных ситуациях? И даже если бы мне удалось? Как я объяснил бы страже или судьям (если бы до суда вообще дошло, в чём я сомневаюсь), что я с окровавленным клинком стою над мёртвыми телами императора и его возлюбленной княжны? Так что я сбежал и бежал замковыми коридорами, не зная, что делать. Я был словно заяц, против которого объединились борзые, волки и лисы, который убегает, только чтобы получить передышку, не помышляя даже о том, чтобы избежать гибели. Никогда, любезные мои, вы не захотите оказаться в подобной ситуации. Чувствуя, что мир, с которым вам до сих пор удавалось лучше или хуже уживаться, вдруг превращается в трясину.

Я наткнулся на короткую винтовую лестницу, сбежал по ней и вдруг увидел, что зашёл в тупик. Я выругался. Долго и грязно. Я уже собирался развернуться, когда увидел его. Он стоял в тёмном углу коридора. Худощавый, сутулый человечек, одетый в серый балахон. Я видел его неоднократно, как в таком виде, как и в совершенно другом. Я видел его в сиянии ослепительной белизны и с распростёртыми крыльями. Я видел его, карающего грешников и сохраняющего их жизни. Я видел, как его прикосновение обжигало моё тело до костей, и я видел, как то же самое прикосновение лечило нанесённые раны. Когда-то я боялся его больше, чем самой смерти, теперь страх был смешан в равных пропорциях с уважением и любовью. А может быть даже, страха было всё меньше и меньше? В конце концов, когда-то он, защищая меня, бился с Падшим Ангелом, а ещё позже мы говорили о чём-то... Я не до конца помнил о чём, знал только, что было это очень грустно и очень важно. Только иногда, во снах, мне казалось, что я помню слова этого разговора, но после пробуждения все они исчезали, словно слёзы под дождём.

– Мой господин. – Я преклонил колено, стараясь успокоить дыхание.

– Встань, Мордимер, – приказал он. – Час пробил, – сказал он почти с грустью. – Ничто и никогда уже не будет таким, каким было когда-то...

Я ничего не ответил, ибо что я мог сказать? Где-то вдалеке я слышал громкие и яростные крики стражи. Мой Ангел-Хранитель протянул мне руку.

– Возьми мою руку, Мордимер, – приказал он. Я боялся этого прикосновения, но знал, что у меня нет другого выхода, кроме как послушаться приказа. Пальцы Ангела были сильными и тёплыми. Я почувствовал облегчение при мысли, что на этот раз они не выжгут на мне след, словно раскалённое добела железо.

– Посмотри мне в глаза.

– О, нет! – подумал я. – Я не хочу утонуть в лабиринтах безумия, которые находятся в их глубинах!

– Посмотри мне в глаза, – повторил он, и в голосе его было, кажется, что-то вроде просьбы.

Я поднял взгляд. Серо-голубые напряжённые глаза. Я не нашёл в них, к счастью, ничего из того, что я запомнил по предыдущим встречам.

– Я не наврежу тебе, – пообещал он. – Хотя и не до конца знаю, что является вредом, а что благом.

– Я верю тебе, мой господин, – ответил я и почувствовал, что моё сердце бьётся как у пойманного кролика.

– Расскажи им обо всём, – приказал Ангел. – Передай, что час пробил.

Я не знал, о ком он говорит, но не успел спросить. Вдруг я потерял сознание. Это не было похоже на обморок, когда за мгновение перед падением в темноту ты знаешь, что теряешь сознание. Это было словно кто-то мгновенно опустил перед моими глазами чёрный занавес. Я не помнил ничего из того, что произошло позже. Пока не увидел над собой настоятеля монастыря Амшилас. У него было усталое лицо, но его глаза, казалось, сияли подобно небу в безоблачный летний полдень.

– Что вы здесь делаете, отче? – Спросил я слабым голосом.

– Может быть, я должен спросить тебя о том же. – Он мягко улыбнулся. – Что привело мастера Инквизиториума в монастырь Амшилас?

– Где? – Очумело отозвался я. – Ведь я... – Я огляделся вокруг и увидел, что нахожусь в монашеской келье. – Я... я был... в замке Хабихтбург.