Кира Соловьёва - Одиночество на земле

Инквизитор сообразил, что вот-вот станет жертвой знакомой песни, и замер. Однако Мреть, вдумчиво перебирая струны, принялся петь вовсе не то, что ожидал услышать Альтвиг.

Менестрель сбился, выругался и буркнул:

— Хватит за мной следить. Вы мешаете.

— Как ты меня заметил? — уязвленно вскинулся инквизитор.

— Мы возвращаемся к обращению на «ты»? — хмыкнул Мреть. — Без проблем. Ты очень громко дышишь.

— Я?! — поразился Альтвиг. И сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Извини.

Рикартиат улыбнулся.

— Странно разговаривать с человеком, находясь по разные стороны двери.

— Так зайди сюда. Там ведь холодно.

— Я люблю холод, — отказался Мреть.

В его голосе проскальзывало что-то мягкое, почти нежное. Инквизитор понятия не имел, эмоцией ли оно вызвано, но чувствовал себя так, будто разговаривал с необычным существом. Существом, принявшим все его недостатки. Впервые за всю жизнь.

— Я отсчитывал годы с момента своего пробуждения у кургана. По всему выходит, что прошло двадцать два. Но если я погиб, значит, вначале был погружен в нечто вроде сна?

— Верно.

— Как долго?

Рикартиат напрягся. Альтвиг не видел его, лишь улавливал сущность, — но сейчас это казалось самым лучшим способом.

— Ты действительно хочешь знать?

— Да. Только не лги.

— Служителей Альвадора обмануть невозможно, — рассмеялся менестрель. — Сам вспомни.

— Я не хочу взывать к ангельскому волшебству, — пожал плечами инквизитор.

— Ладно. С тех пор, как я решился покинуть курган, прошло восемьдесят пять лет.

— Сколько?!

— Восемьдесят пять. Я полагаю, ты тоже владеешь ускоренной регенерацией? Она позволяет телу не стареть. Мы с тобой — словно эльфы, вряд ли когда-нибудь умрем. И… если честно, я этому рад. Я слишком долго тебя ждал, чтобы погибнуть, не удостоившись звания… друга.

Альтвиг нахмурился.

— Прости меня.

— За что? — вяло удивился Мреть.

— Я знаю, что такое одиночество. И мне жаль, что ты был вынужден ему следовать. Жаль, что я о тебе забыл.

Менестрель покачал головой:

— Я люблю одиночество. — Инквизитор успел подумать, что это — весь ответ, когда из-за створки донеслось тихое: — Но в первые годы оно было невыносимым. Мне предлагали остаться в Замталеорнете, поднять из небытия храм Дождя. Сказали, что я могу стать достойным храмовником. Но я не захотел. Дорога… та дорога, что у границы сущего показалась мне прекрасной… на самом деле ведет не в дальние страны, а на поиски самого себя.

— И ты нашел? — негромко полюбопытствовал Альтвиг.

— Нашел, — согласился Мреть. — Выбрал удовольствие, за что и поплатился. Люди почему-то считают музыку досадной помехой. Трудно было добиться успехов, пришлось многим пожертвовать и не раз поваляться в грязи. Ты, наверное, заметил, что я не отличаюсь внушительным телосложением? Да? Так вот не ты один. Мне долго не везло. Но потом я встретил Илаурэн. Она хорошая, даром что иногда ведет себя по-детски.

Инквизитор почесал нос. Он успел замерзнуть, но уходить не хотел. Лучше подождать, пока Рикартиат выскажется, и вместе подняться наверх. Надо думать, Мряшка уже заждалась блудного хозяина. Хотя зная кошачий нрав… может, она присвоила себе подушку и теперь спит, блаженно посапывая.

— Музыку надо слушать душой, — произнес Мреть. — Душа — это нечто гораздо большее, чем разум.

— Отец Еннете тоже так говорит, — признался Альтвиг. — О душе.

Рикартиат фыркнул, намекая, что его отношение к главе инквизиции прямо противоположно терпимому.

— Он убивает людей. Размазывает по полу в застенках. Вешает, сжигает, вырывает сердца. Я не вижу смысла в вере, если она требует таких жертв.

— Тот, кто верует, праведен, — процитировал инквизитор. — А тот, кто оберегает скверну и грех, подлежит искоренению.

В его синих глазах плясала нескрываемая ирония. Менестрель об этом не знал, поэтому поднялся, отряхнул штаны и, едва приоткрыв створку, просунул в образовавшуюся щель гитару:

— Отнеси в мою комнату, пожалуйста.

— Хорошо. Ты куда-то собираешься?

— Нет, — бледно улыбнулся Рикартиат. — Просто хочу прогуляться. Твои слова натолкнули меня на интересную мысль.

— Осмыслить ее можно и дома.

— Дома воздух неподходящий.

Прежде, чем Альтвиг придумал убедительный — или хотя бы язвительный — ответ, дверь закрылась. Снег натужно заскрипел под подошвами сапог Мрети. Затем скрипнула калитка, и наступила тишина. В ней любой звук казался неоправданно громким. Инквизитор пробормотал себе под нос проклятие, споткнулся о теплый кошачий бок и был обруган кошачьим: «ма-а-ау!»

Видимо, Мряшке все-таки не спалось.

Проснувшись, Альтвиг долго не мог понять, где находится. Он лежал и смотрел на паутину в углу, любуясь сухими трупиками мух. Господа эльфы не утруждали себя уборкой в спальне для гостей. Надо думать, к ним редко кто-то приезжал — в человеческих городах остроухие держатся особняком, не пересекая границы вежливого, но вынужденного общения с представителями смертной расы.

Отец Еннете говорил, что не подверженные гибели существа боятся ее больше, чем кто-либо другой. Пожалуй, в этом нет ничего удивительного. Обидно жить тысячу лет, а потом сдохнуть от шальной стрелы или падения с лошади. Если бы инквизитор был эльфом, он бы берег себя, как зеницу ока.

Парень вспомнил о словах Рикартиата, дернулся и рухнул на пол — вместе с подушкой, двумя одеялами и краешком простыни. За дверью тут же прозвучал встревоженный голос:

— Святой отец, вы в порядке?

— Да, — отозвался он, поднимаясь. — Прошу прощения!

Господин Кольтэ глубокомысленно хмыкнул и, кажется, скрылся в кухне.

Альтвиг поднялся, пригладил волосы и выглянул в коридор. Сидевшая на старомодном ковре Мряшка мяукнула, повела ушами. Судя по доброжелательному виду, она успела смириться с присутствием инквизитора.

Парень, наоборот, не стал обольщаться. Он обошел кошку по дуге, сбежал по ступеням и пожелал доброго утра господину Кольтэ. Тот кивнул, не отрывая взгляда от сковородки. Рядом стояла Илаурэн, чье лицо то и дело озарялось улыбкой.