Эрика Легранж - Фрай Уэнсли – на службе тайного министерства

— Как вы себя чувствуете? — он начал проверять зеницы пострадавшего Фрая, оттягивая веки и водя перед взором зажженной свечой. Свет резал глаза, джентльмен поморщился, и мужчина удовлетворенно отстранился.

— Я чувствую слабость и тошноту, но понемногу это чувство меня покидает, — он говорил это слабо, но с надеждой на поправку.

— Я бы порекомендовал вам несколько дней предаться основательному отдыху — никуда не выезжать, никого не принимать и пить больше теплой шиповниковой настойки. Симптомы вашего недуга мне досконально неизвестны, но вы не больны неизлечимыми и опасными заболеваниями и это радует, — отозвался доктор, ибо по все вероятности мужчина в строгом сюртуке относился к коллегии лекарей и был вызван Эндрю.

Фрай постепенно начал приходить в себя, особенно после прогорклого напитка, что достопочтенный доктор дал ему перед уходом. Затем над молодым человеком хлопотала миссис Бонна, укладывая пастора поудобней, затем Кэтрин и Эндрю оглядели своего друга, миссис Батлер задала несколько интересующих вопросов. Рассказала, что они ну очень беспокоились, когда преподобного Уэнсли не было всю ночь, а потом его приступ заставил всех домочадцев перепугаться не на шутку, особенно бедную миссис Олдбрук. При упоминании имени возлюбленной Фрай поморщился, будто его снова одолел приступ, так что молодые люди немедля последовали рекомендации врача, дав пастору спокойный отдых. В одиночестве мысли приобрели четкую формулировку: боль ему приносили изумрудные глаза, которые были повсюду, кружили в его голове, заставляя тело корчиться в конвульсиях. Тогда молодому человеку показалось, что он видел целую свору изумрудных глаз, будто попал в каменную темную пещеру, и свисавшие с потолка летучие мыши, вдруг обнаруженные нежданным гостем, подали о себе знать. А еще туманилось сознание и становилось не по себе, когда мысли затмевала прозрачная дымка.

Миссис Олдбрук появилась, когда доктор и семейная чета Батлеров оказались в гостиной, а верная Бонна со служанкой отправились на кухню, готовить больному легкий обед или ужин. Фрейлин остановилась в пяти шагах от постели, не решаясь подходить настолько близко, как раньше. Она взглянула на молодого человека уставшим, чуть затуманенным взором, ее очи хранили следы слез, хотя никто не слышал и не видел ее рыдающей. Как только она узнала, что доктор осмотрел больного и вынес положительный вердикт, сразу решилась навестить возлюбленного, чтобы убедиться, что последствия ее чар не возымели фатальных перемен с молодым человеком. Ее жених встретил невесту опасливым взглядом, ее смелость перестала быть надежной сопровождающей, сбежав в ответственный момент, она села на ближайший стул, храня небольшое расстояние между ними. Это обстоятельство показалось правильным, когда молодой человек сжался из опаски.

— Тебе уже полегчало? — спокойно поинтересовалась она, не выражая никаких эмоций, от чего ее голос приобрел бесцветность, а губы нервно дрожали.

— Мне уже легче, но я не хочу, чтобы ты приближалась, ибо уверен, что вина моего недуга — воздействие твоих чар. Вот только почему ты так жестоко со мной поступила?

— Я хотела извиниться за свою несдержанность, но это было непреднамеренно, ибо я испугалась того человека, что занес надо мной руку, тогда ни я, ни ты собой не владели. У меня есть некоторые опасения, поэтому я задам бестактно прямой вопрос — в прошедшую ночь с тобой не происходило ничего необычного? Не насылал ли кто на тебя чары?

— Со мной все было в порядке, пока я не переступил порог этого дома, предназначенного мне быть временным пристанищем. А тут уж вы налетели со всеми допросами, обвинили во всех грехах…

— Значит, ты не находился поблизости графини Бэкет?

Фрай ненадолго вспыхнул, вспомнив прошедшую ночь, его бледные щеки обдал яркий румянец, глаза заблестели, а мысли начали дотошно припоминать деяния ночных подвигов. Фрейлин молчаливо ждала ответа, преднамеренно не заглядываясь в его мысли. Она интуитивно опасалась прочесть там ответ, который ей не понравится, особенно выражение жениха подтверждало наиболее опасные догадки, но она их отодвигала, спорила с внутренним чутьем и оберегалась от соблазна собственных возможностей. Эта пытка во имя доверия и любви, сжигала пламенным огнем, но она продолжала ждать его ответа. Молодой человек поднял глаза, прохладно изучил ее и озвучил ответ:

— Это тебя не касается, — больше он ничего не сказал, снова откинувшись на подушки и пытаясь прикрыть глаза, на самом деле продолжая вспоминать.

— Ты изменился, моя любовь. Раньше ты не был столь скрытен, хотя не раз отправлялся встречать опасность и раньше в твоей жизни не было подлой гадюки, настраивающей против всех друзей и знакомых…

— Перестань порочить графиню, ты недостойна марать ее имя, придумывая всякие обвинения. Всему виной твоя излишняя недоверчивость, которая в последнее время меня буквально преследует. Ты стала просто невыносимой, преследуешь меня на каждом шагу, контролируешь, помыкаешь, я не намерен быть под опекой, я не сопливый мальчишка, пойми это Фрейлин! — он снова поморщился. — Прошу, лучше уйди, дай мне свободу.

Девушка дернулась, будто получила пощечину, ее губы предательски скривились, обещаясь взвыть от обиды и боли, глаза заблестели. Первые слезы проступили на влажных ресницах. Самое ужасное — видеть безразличное лицо хорошо известного тебе человека, а теперь это просто маска, скрывающая раздражение.

— Ответь мне, я все еще дорога тебе? Твое сердце окутано любовью?

— Сейчас мне кажется, что наша помолвка была ошибочной, слишком я поторопился, давая тебе некоторые обеты…

Фрейлин схватилась за спинку стула, чтобы удержаться на ногах, даже сидя, она могла потерять равновесие. Ее голова закружилась, от того, что кровь отхлынула от сердца. В груди не хватало воздуха, сильный спазм, перехвативший горло, доводил до обморока. Ошибка! Ее любовь, их любовь — теперь всего лишь ошибка, которой теперь можно отгородиться. Неужели его честные глаза в тот день, когда она давал ей обет вечной любви, тогда могли лгать? Неужели этот светлый человек с небесными глазами и чистыми помыслами, который некогда понравился отчаявшейся зеленоглазой сове и перевернул ее мир, заставляя идти к свету, все это время прятался под маской? Нет, она не поверит, пока не увидит сама. Отодвигая на задворки своей совести любые ее порицания, Фрейлин в полной мере устремила свой дар на жениха, его мысли все еще бродили в голове, а она читала это все, видела, слышала, ощущала. Так спокойно он изрек, что ее не любит? О Всевышний, неужели той ночью они были вместе, наедине, в тайной спальне…

— Фрай… за что? Мы ведь любили друг друга, и принесли нерушимые обеты…