Эрика Легранж - Фрай Уэнсли – на службе тайного министерства

— То есть, вы на меня не злитесь, и не будете вызывать на дуэль или взывать к чести?

— Я действую исключительно из тех доверительных отношений, кои между нами завязались. Каждый имеет право на ошибку, но не нужно погружаться в нее с головой…

У выхода уже стоял экипаж, ожидающий Фрая, но пастор был слишком задумчив, чтобы рассудительно подивиться подобной закономерности, будто отсюда частенько выпроваживают джентльменов, коим довелось ночевать. Кучер внимательно осмотрел пастора, а потом перевел взгляд на Эшли:

— Хм, адрес этого господина мне неизвестен, — кивнул возница.

— Он тебе сам его назовет, и молчи, что видел. — произнес Ласко, закрывая дверцу, а потом обратился непосредственно к Фраю. — Желаю вам всего хорошего, если что будет известно, я сообщу посыльным. До встречи.

Они расстались. Ласко немедленно предпочел вернуться в кабинет адъютанта, дабы серьезно переговорить со своей сестрой, а Фрай, терзаемый противоречивыми чувствами, возвращался в особняк виконта. И думал он исключительно о предполагаемом отказе графини, его очень опечалило то, что сказал ее брат.

Дома его встретила встревоженная Фрейлин, она не устраивала истерик, только очень грустно поинтересовалась, не следил ли ее нареченный за врагом и не подвергал ли себя опасности. Обычно Фрай отмахивался от любых ее опасливых предположений, с улыбкой обнимал и утешал, но сегодня его опротивело от постоянного ее вмешательства, довольно грубо он пресек всякие дальнейшие домыслы:

— Миссис Олдбрук, я провел ночь в полнейшей безопасности, если вы о том хотели узнать, и считаю, что вы не должны проявлять контроль над моими действиями, будто мне мало дядюшки с его предостережениями.

— Фрай, я очень волновалась за тебя, ты исчез так внезапно вчерашним утром, не позволив мне тебя сопроводить и возвращаешься только сегодня, да еще в таком виде, будто всю ночь вел слежку.

Джентльмен нервно поправил свой костюм и еще больше пришел в негодование, заметив всколоченные волосы на голове, но злился он не на себя и не на виновницу его непредставительного вида, а на зоркую невесту, определившую его огрехи:

— Со мной все в порядке, я прибыл живой и здравый, теперь хочу немного поесть и лечь отдыхать.

— А мы тут хотели осуществить конную прогулку по городу, — встряла в разговор Кэтрин, которая вместе с мужем сидела в общей гостиной, вместе с Фрейлин, — но миссис Олдбрук не хотела ехать, не дождавшись вас, и мы надеялись, что вы присоединитесь к нам, если вернетесь.

— Я не способен сейчас ни на какие прогулки, я очень устал. Вы езжайте, если вам так хочется, и обязательно возьмите миссис Олдбрук с собой, иначе она не даст мне отдохнуть со своими вопросами. А вообще, я бы вам порекомендовал возвращаться в Дарквудс и не разгуливать улочками столицы, пока нам угрожает любая опасность.

— Мы об этом уже поговорили, — заговорил Эндрю, — но мы без вас никуда не уедем, очень некстати бросать вас здесь без помощи, мой отец такому не обрадуется.

— А с чего вы полагаете, что мне нужна ваша помощь? — не на шутку вспылил Фрай, разозленный таким предположением его друзей. — Скорее, это от вас будет исходить опасность, ибо вы не можете за себя постоять самостоятельно, и мне придется тащить вас, как балласт.

Его друзья молчаливо слушали, ошеломленные речами пастора, они как-то не считали себя балластом или ненавистным грузом, раньше их друг о таком не заговаривал. И почему он решил, что здесь в одиночку сможет сам справится с неприятелем, Фрейлин не выдержала, перестала сдерживать гнев, она прекрасно понимала, кто подзуживал ее жениха, оставаясь в сторонке и остужая их чувства.

— Фрай Уэнсли, если ты не забыл, мы приехали сюда вместе с целью разузнать, чего от нас хотят министерские шпионы и отправиться домой немедля, но ты начал их поддерживать, забывая о тех людях, которые тебе действительно дороги. Я не позволю этим проходимцам подвергать твою жизнь опасности, так что о нашем возвращении без тебя, даже не помышляй. А виконту я сама обязательно напишу, может он достучится до твоего здравого рассудка.

Ее жених побледнел, его глаза замерли на непреклонной рыжеволосой даме, такой же сильной, как и графиня Бэкет. Но только ее сила теперь оттолкнула пастора, он в три шага преодолел расстояние между ними, встретившись с нею взглядом. Она не отводила глаз, прямо и с вызовом глядя в лицо, а мужчина постепенно начинал беситься, его одолело бешенство, когда хотелось сомкнуть пальцы на ее тонкой аристократической шейке, чтобы эта дамочка не смогла долго трепыхаться. Злоба, ненависть, бессилие — все разом создало в душе вихрь, ее хотелось оттолкнуть, раздавить, ударить. Он уже было вскинул руку, но остановился, непривычно разглядывая ее каменное лицо и свои явные намерения. Внутри что-то сжалось, да так больно, что молодого человека буквально сложило вдвое, он скрутился от непонятных спазмов, добрел до ближайшей кушетки и упал на нее. Фрейлин осталась стоять на месте, не сводя с него глаз, она читала своего возлюбленного, как раскрытую книгу и могла предотвратить любое нападение, ее дар в полную силу вернулся к ней. Молодой человек лежал, белый как стена, и кусал бескровные губы. Ее злость постепенно отступала, глаза приобретали прежние очертания человеческих — зрачок вернул свою прежнюю угольную смоль, перестав быть изумрудным. Дама невольно испугалась, что слишком уж переусердствовала и сделала своему любимому больно, нет, это не может быть Фрай Уэнсли, тот человек мягкий и отзывчивый, а этот готов был ее убить. Ее прохладная рука принесла ему облегчение, джентльмен весь горел, силы его покинули. Фрейлин и перепуганная Кэтрин склонились над Фраем, Эндрю немедля выскочил за доктором, как только пастору стало дурно.

— Что с ним? — поинтересовалась миссис Батлер. — Я прямо не узнаю нашего пастора.

— Я его тоже не узнаю, — грустно отозвалась Фрейлин, поглаживая мраморный лоб возлюбленного, тот прикрыл глаза и морщился от ее прикосновений, но было видно, что они доставляли ему больше облегчения, нежели боли.

В холле Эндрю наскоро собирался ехать за врачом, сегодняшняя прогулка уже отложена, пока пастору не полегчает. Так молодой мистер Батлер велел передать посыльному, коего отправлял к его друзьям — Геродоту и Изабелле Лэнси. Услужливая экономка и две служанки уже неслись с тазиками и мочалками, а также нюхательными солями, чтобы немного привести в чувство проживающего у них господина.

Тем временем, в подземных пещерах, где тусклая керосиновая лампа освещала вытесанную из камня комнату, сидело около пятидесяти человек. Некоторые уже пребывали в этой тюрьме около недели, некоторых отловили всего несколько дней. Много здесь сидело детей, трясущихся от страха и холода, пару самых маленьких замертво прижались к стенке, их детские тельца не выдержали суровых условий и окоченели. Другие еще боролись за жизнь, но эта упрямая дама постепенно выскальзывала из каждого живого существа. Поначалу люди паниковали, до хрипоты звали на помощь, но их никто не слышал, лишь бесчувственные стражники приходили один раз в день и бросали под ноги узникам какие-то помои, чтобы те дальше влачили свое бессмысленное существование. В остальном, людям ничего не говорили, черные балахоны были чужды к мольбам, а особо агрессивных усмиряли длинными дубинками, которые легко могли перебить человеку позвоночник пополам, но специально узников не убивали. В соседнем помещении, ничем не отличавшемся от укрепленного пленного каземата, восседал Оракул, поглаживая в руках небольшую шкатулку. Он так бережно ее содержал, хотя эта старинная вещица, виды видавшая, ничего особо важного не хранила, наоборот, она была пуста, но для верного последователя Хепри это была колыбель его веры и смысла существования, сейчас верный пророк дожидался того, кто долго в ней спал.