Дем Михайлов - Свет во мраке

А еще через несколько десятков шагов, при очередном шаге моя нога не ощутила тверди. Я подал назад. Невольно взмахнул свободной рукой. Девушка рванулась в сторону. Что-то ударило меня в многострадальное горло. Толкнуло дважды в грудь… и я упал в пустоту. Еще в полете обреченно расслабился, понимая, что потерял последний козырь. Сейчас я упаду, затем ко мне подскочит немыслимо быстрый Истогвий и попросту оторвет мне голову.

Мгновение… еще мгновение… удар! Затылок взорвался мучительной болью от соприкосновения с чем-то очень твердым. Но я продолжал падать…

Удар по ногам, меня перевернуло, протащило лицом и грудью по влажной и затхлой земле. Снова лечу вниз…

Удар… на этот раз по животу. Я задержался на миг, перевалился, вновь взмахнул руками и опять полетел вниз, упав на какой-то очень крутой склон, по которому мгновенно сполз вниз и… снова полетел вниз…

А затем ощутил ледяной холод сомкнувшейся вокруг меня воды, принявшей меня и поглотившей меня. Я ощущал толчки, удары по ногам и рукам, отплевывался от перекатывающей через лицо ледяной воды. Вода меня куда-то увлекала за собой…

По всей видимости, я упал с обрыва в какой-то широкий полноводный ручей или даже мелкую речушку. И сейчас меня несет течением. Однако это не спасет меня от Истогвия — тот наверняка уже бежит вдоль берега и вот-вот я ощущу вонзающийся мне в живот меч. Или же его хватку на горле.

Я вяло перевернулся на живот. Окунулся с головой. Попытался протереть глаза. Тщетно. Я все еще ничего не видел и не слышал. Да и осязание исчезало.

В грудь ударило что-то твердое — какой уж раз за сегодня! — я инстинктивно ухватился и наощупь с огромным трудом понял, что держусь за осклизлую толстую ветвь идущую поперек течения. Что ж… так я и повис, мысленно считая мгновения и пытаясь услышать хоть что-то переставшими подчиняться ушами.

Где же ты, Истогвий?

Где ты, клятый дядюшка Истогвий?…

По моим ощущениям прошло довольно много времени, но так никто и не появился. Никто не пришел добить меня или пленить. Почему? Не знаю. Но я все еще жив и свободен. Хотя полностью беспомощен.

Спустя еще один долгий промежуток времени я окончательно уверился, что за мной никто не придет.

Я выжил. И я потерял все. Совершенно все.

Я остался один в Диких Землях, без друзей и союзников, без оружия и доспехов, за много лиг от родного поселения. Вот это финал…

Все началось с крепкого боевого отряда шедшего по следу Тариса Некроманта, а закончилось тем, что я вишу непонятно где на гнилой ветке, уподобившись выброшенной тряпке, настолько старой и рваной, что не нужна совершенно никому…

Я остался один…

Моя вина…

Моя вина…

Два коротких слова срывались с моих мокрых губ и едва слышным эхом отражались от бегущей воды, что с недовольным журчанием и плеском огибала мое тело.

Моя вина…

Опустив голову, я погрузил лицо в воду и надолго замер так, широко открыв слепые глаза. Лишь тьма пляшет у меня перед глазами. Если же взглянуть иным зрением, то во тьме появляются стремительные серебристые росчерки свечения снующие в водной толще. Рыбы. Я вижу наполняющих их холодные тела тусклые сгустки жизненной силы.

Я вижу тьму наполненную ожившими серебряными звездами сошедшими со своих мест и пляшущими веселый хоровод.

Моя вина…

Кем я себя возомнил?

Высшим существом? Тем, кому все по плечу?

Да, так и есть. Именно им я себя и возомнил. Особым существом могущим найти выход из любой передряги. Слишком уж долго удача баловала меня своим вниманием. И вот сокрушительный результат — я впал в манию величия, посчитал себя самым умным, самым живучим, самым сильным.

И мне преподали жестокий урок.

Я как щуренок привольно живший в своем прибрежном бочажке и бывший там самым зубастым. А затем глупый щуренок бесстрашно сунулся в соседний глубокий омут и напоролся на обитающую там старую щуку, что живо ободрала щуренку бока и лишь по случайности упустила его из пасти. Но лишь глупому щуренку так сильно повезло — его друзья остались у старой щуки в плену.

Вспомнив усталые лица двух ниргалов с неестественно расширенными зрачками, я судорожно дернулся всем телом, удерживающая меня гнилая ветка предупреждающе захрустела. Шрам и Однорукий. Два верных воина примкнувших ко мне по чужому приказу, но многажды спасавших мне жизнь, закрывавших меня собственными телами. В последний раз, когда я видел их, они сидели у костра и медленно пережевывали вкусную кашу, неуверенно работая челюстями, плотно сжимая изуродованные ожогами губы. А сразу за этим они превратились в две недвижимые статуи, беспомощно застывшие после прикосновения Истогвия, этого клятого вечноживущего старца, этой старой «щуки» давно облюбовавшей местный омут и пожирающей чужаков…

Я снова дернулся, несчастная ветка, удерживающая меня от срыва в неизвестность, жалобно застонала, предупреждая — вот-вот хрустну, обломлюсь! Я замер, опустил лицо в ледяную воду… в ушах зашумело, забулькало…

Не помогло — хруст повторился, я почувствовал рукою, как начала сползать с ветви гнилая кора, как начала расходиться влажная древесина.

— Держись! — мой яростный дрожащий крик эхом пролетел над водой и растаял вдали.

Ладони и живот обожгло неестественным в этом месте жаром, в лицо ударил стол пара, послышалось шипение. Журчащая вода с плеском переливалась через ветку, и вскоре жар сменился холодом. А ветка больше не хрустела — замерла поперек тока воды как прочный бревенчатый мост. Мой магический дар. Хоть это осталось. Магия укрепления сработала, надолго превратив гнилую ветку в весьма прочный предмет.

Что ж… мое положение несколько изменилось. Теперь я болтался не на гнилой ниточке, а на металлической цепи. Однако все еще оставался на месте и если сейчас сюда прибудет Истогвий, он меня снимет отсюда с той же легкостью, с какой опытный рыбак снимает рыбу с крючка.

Я добыча…

Это если сравнивать наши с Истогвием силы.

Он охотник, а я выслеживаемый им… кто? Какой я зверь в понимании Истогвия? Я для него не больше чем юркий бельчонок прыгающий с ветки на ветку? Или же крупный рогатый олень могущий представлять некую опасность? А может быть, Истогвий видит во мне крупного волка? Или даже грозного медведя?

Эти странные мысли обрадовали меня. Обрадовали по-настоящему.

Уныние медленно проходило, ко мне возвращалась трезвость рассудка.

И виной моего беспомощного состояния было отнюдь не только поражение. Не оно лишило меня воли и заставило испуганно застыть в предсмертной обреченности. Нет. Виной за мое бездействие на моем состоянии.

Я слеп. Мало что ощущаю. Почти ничего не слышу. Такое впечатление, что мне сначала выкололи глаза, а затем обложили мое тело подушками и запеленали в несколько ковров. И через этот толстый слой до меня с трудом доносятся отголоски звуков, лишь их малая часть. Равно как и ощущения.