Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

- Золото забери, - Марьяна подняла монетку, которая на пол скатилась.

Птица сирин.

Царь носатый... он в глаза-то не глядит, а значит, мучит совесть. Или боится увидеть чего? Жаль, заглянул бы, Марьяна, глядишь, и углядела б сердце слабое... у иных болезней признаки таковы, что не всякий целитель заприметит.

Но ей ли дело?

- Значит, тебе сила надобна? - она поставила монетку на ребро и к боярину подтолкнула. Та и покатилась солнечным колесом. - И зачем?

- Какое вам дело?!

Вспыхнул.

Вскочил.

И на место сел, сообразивши, что ныне он просителем явился.

Марьяна не торопила. Ждала, монетки собирая. Одну к другой, и третью наверх... в казне золота много... царь давече, наградить ее желая, самолично отвел. Показал сундуки, доверху наполненные, что монетами, что бревнышками золотыми, по мерке царской литыми да печатью опечатанными. Что шкатулки драгоценные, каменьев полные...

Пустое все.

И посуда золотая сердце не грела.

Броня. Оружие. Возьми, чего сама пожелаешь... она бы взяла, да не осталось уже желаний иных, кроме запретных.

- Правду говори, боярский сын, - Марьяна подвинула столбик из монет к самому краю. - Если и вправду желаешь стать сильней.

- А вы... можете?

- Могу.

- И насколько сильней?

Белый. И желваки ходят. Хорош. Зол... отец его любит. Гордится. Единственный сынок, наследник... дочерей, тех пятеро аж... но девки. Что с них? В чужой дом отдал и забыл... а Никодимушка - свет в оконце...

- Настолько, насколько сам пожелаешь, - Марьяна улыбнулась ласково.

...тяжко будет, когда свет погаснет. Ей ли не знать, каково это - век во тьме вековать.

- Если, конечно, духу хватит...

Оскорбился.

Оскалился, что конь злой да горячий. Как же это она, холопка, баба, да усомниться посмела в силе егоной... дурачок.

И ее сыночек дурачком был.

Так и не понял, что не игра это. Всегда-то матушка помогала... дурная, ох и дурная... и виновна не меньше, чем он... ну да ей свою вину ныне до конца веку изживать. А он... пусть примет Божиня беспокойного. Уж она-то ведает, что не было его вины.

Смутьян?

Какой из него смутьян. Неслух. Неуч, магии лишенный, он бы и так раньше в ирий отправился, да все своею смертью. А эта...

- Подумай, боярин, - Марьяна руки сложила. - Хорошенько подумай. Та сила, которой ты ищешь, она ведь и тебя сломить способная...

Не поверил.

Голову задрал. Взглядом окинул пылким.

- Стоит ли рисковать? Ты и без нее силен довольно. Зачем?

Не думала, что ответит. Но Никодим вдруг сел, плечи опустились.

- Она его выбрала. Его... х-холопа! А я... я...

Рукой махнул.

Слов не хватило? И смешно... и вправду смешно. Вот стоит, мечта девичья. Сама бы Марьяна, будь на лет на полста моложе, побежала бы за этою мечтой, понеслась бы, юбки подобравши. Все, что угодно сделала, лишь бы глянул ласково.

А Люциане, стало быть, нехорош?

Смех и только.

Вот только Никодиму не смешно. Белый, аж до синевы. Губы кусает. Глазами молнии мечет, глядеть страшно.

- А ты ее любишь, - Марьяна на стул указала. - Бывает... может, лучше сварить тебе, боярин, зелья отворотного?

Его аж перекосило.

Ну да, не бывает любови наведенной, она всегда только истинная, от сердца идущая. И ее дурачок так думал... отворотное зелье... тогда это казалось подлостью. Марьяна пыталась принять его выбор.

Видела же, что девка гонорлива.

Что не любит она.

Что...

Все одно пыталась. А надо было. Он бы ничего и не понял. Решил бы, что охладел к жене, а лучше, к невесте... сразу надо было... но нет, тянула все, думала, что сам образумится... а потом ради внученьки, в которой видела искру истинного дара.

Как было сиротить ее?

Какая ни есть, а все одно мать...

И что вышло?

- Подумай. Остынешь. Забудешь. Найдешь другую, посговорчивей...

Набычился упрямец. Конечно. Не нужна ему другая, такая, которая сама любить станет, преданно и безмолвно, готовая ради этой любви сердце из груди вытащить. Сколько их было? Брал дар.

Игрался.

Бросал, наигравшись.

А они шли... несли к Марьяне обиды да слезы, молили дать приворотное. И пили горький чай, чтобы остыть, удивиться, как же вышло... устыдиться...

...и не ее вина, что стыд этот порой...

...нет, справедливо все. По заслугам. Божиня знает, как кому дорогу вести. И потому Марьяна подняла монетку.

- Что ж, если ты того желаешь, боярин, помогу я тебе... как помогу... расскажу кой о чем. Ныне-то магики все больше по науке... словоформы. Жесты. Черчение... а вот, чтоб как в прежние времена... или ты силу подчинишь, или она тебя сломит... готов рискнуть?

...он был готов.

Это я еще увидела.

И то, как полыхнули ясные глаза надеждой... и даже поняла, на что он надеялся. Станет самым сильным, и тогда, быть может, она взглянет ласково. Если не полюбит, то хотя бы не отвернется, другого избравши...

- Что увидела, Зославушка? - спросила Марьяна Ивановна преласково.

А когда я не ответила - ох, не умела я быстро думать, - головой покачала.

- Опасный у тебя дар... и многие рады будут его использовать. Потому, коль не желаешь остаток дней провесть при боярине каком, которому возжелается твоими глазами чужую правду видеть, заблокируй.

Глава 13. Про Ерему-царевича и сделки тайныя

Глава 13. Про Ерему-царевича и сделки тайныя Ерема чуял на себе внимательный братов взгляд. И не знал, куда спрятаться. Рассказать? Тогда надо будет не только об обряде, но о человеке, без которого этот обряд не совершить… и значит, о разговоре… нет, можно было бы соврать про то, что лист заветный в библиотеке отыскал, да только… не поверят. И что с него, с листа? Сам по себе – ничто. Тот, который к Ереме подходил, знал, что делал. Переписваючи заклятие половину взял да вымарал. Да только и того, что осталось, хватило, чтобы связь ослабела. Успокоилась луна. И Елисей спать стал сном глубоким, беспробудным, почитай. И если так, то, может, и вправду полный обряд разрубит связующие нити? Елисей станет свободен. И Ерема… …он остался в библиотеке, надеясь, что тот, который подошел однажды, вернется. И опасаясь этой новой встречи, и желая ее всем сердцем своим. У него было, что спросить. - Ты идешь? – Лис задержался и носом повел, язык высунул, воздух пробуя. - Иди. Я еще… останусь. Братец кивнул. Глянул с неодобрением – мол, прежде-то не было меж нами тайн. Прежде не было . И теперь не будет. Просто… дело такое… магия на крови. И если уж мараться, то одному. Елисей и без того натерпелся. Ерема открыл толстенный талмуд, который взял просто, чтобы было. Читает человек, тяга к знаниям у него прорезалась. И за то хвалы удостоен быть должен. …книга пустая. …а обряд повторить надобно… и приходится раз в три дня, на полнолуние, стало быть, чаще… или реже? Полное бы описание получить, тогда, глядишь, Ерема и разобрался бы. Без него он, что слепой, тычется носом в углы, ищет чего… не находит. - Доброй ночи, царевич, - он все же пришел, человек без лица. - И вам доброй. Как мне вас называть? - Мором. - Смело. - Как уж есть… - И чего вам от меня надобно? – Ерема не поворачивался. Он чуял, стоит Мор в шаге всего-то, но этот шаг разделяет их не хуже пропасти. Кто он таков? Не друг. Но враг ли? Добродей, которому известно больше, чем должно быть известно обыкновенному человеку. Нет, Ерема не столь наивен, чтобы поверить в бесплатную помощь. Весь вопрос в цене. - Мне казалось, это я тебе надобен, царевич… Тишина. Библиотека местная и ночью открыта. Дежурит при ней старичок из слабых магиков, про которого говорят, будто назначен он был на сей пост еще первым ректором. Врут, наверняка. Даже магики столько не живут. Старичок был глуховат. Подслеповат. И хватало его лишь на то, чтоб обходить огроменные залы со светляком, пересчитывая оставшихся студиозусов. Да и того довольно. На книгах, небось, не одно заклятье наложено. Недозволенное не вынесешь, а понесешь дозволенное – так и метку получишь. Но все одно тишина. Благодать. Дрожит неровный светлячок, и вправду на светляка похожий, в банке запертого. Если прислушаться, слышно, как похрустывает что-то, поскрипывает… - Решился? – Мор первым нарушил тишину, и в том увиделся признак слабости. - Еще нет. - Тогда зачем? - Интересно стало, что ты взамен попросишь. - А если ничего не попрошу? Такого не бывает. Или? - Кто ты? - Мор. - Что тебе надобно… Мягкий смех. И холод по спине. И слова. - Мы, кажется, уже говорили, что надобно тебе. А я… я просто могу исполнить твое желание. - Ничего не попросив взамен? - Хочешь, клятву принесу? На крови? – Мор отступил вбок. Ереме не было нужды поворачиваться, чтобы видеть его. Серое пятно, а не человек. Может, и вправду не человек? - И в чем поклянешься? - В том, что проведу обряд разделения сутей, как то сказано в книге. И что не попрошу взамен ничего… - И что не причинит тот обряд вреда ни мне, ни братьям… Снова смех. И такой легкий, будто родничок по камням бежит… не мужской… или все же? Под маскою любой прятаться может. - В этом клясться я не стану. - Почему? – Ерема все же повернулся. Неудобственно это – искоса за собеседником наблюдать. – Присядь, раз уж беседу беседуем. Или боишься? - Разумно опасаюсь… …и вновь почудилось нечто до боли знакомое. - …твои братья… несколько резковаты. Никогда не знаешь, что выкинут. - Ты и с ними… - А то как же. Я со всеми говорил, но только ты пожелал беседу продолжить, - Мор все же отодвинул тяжелое кресло. – Прочие… кто боится, кто… видит не то, что есть… кто… не суть важно. Ерема кивнул. Может, и вправду не важно. Главное, что не у него одного тайна появилась. Выходит, каждый из них… нет, не солгал. Просто промолчал. И Емелька, который всегда все по правилам делает, и тем втайне гордится, хотя гордость холопу ни к чему. И Егор с его непробиваемой уверенностью, что боярская кровь его над прочими ставит… и даже Лис… его душа, его половина… смолчал. - Обидно? – спросил Мор, голову склоняя. - Нет. Да. Немного. Ему нет нужды врать. - Но если думаешь, что обиды будет довольно, чтобы нас рассорить… - Ссорят тех, кто дружен, - Мор присел. Библиотечные кресла неудобны, верно, для того, чтобы студиозусы, коим посчастливится в обители знаний работать, преисполнялись уверенностью, что для степени ученой надобна не только ясная голова, но и железная задница. - А вы разве друзья? Или вот братья, как вас учат? Нет, вы случайные попутчики, связанные чужою волей… В этом имелась своя правда. - Ты к ним привык, но дай вам свободу, и разойдетесь. Добре, если станете вспоминать друг друга. - И все-таки… - И все-таки, - эхом повторил Мор. – Та клятва, которую ты желаешь, слишком… расплывчата в своей формулировке. Обряд не причинит вреда тебе и твоим братьям? Но что есть вред? И не будет ли вредом вернувшиеся к Елисею способности менять свой лик? Сам посуди, - Мор сцепил пальцы, тонкие и бледные, паучьи какие-то. – Допустим, он не устоит перед желанием убивать. И убьет. И смерть эту не получится скрыть даже царице… расследование… охотники… и как результат – смерть твоего брата. Ерема нахмурился. Нет, притворством будет сказать, что он не думал о таком исходе. Думал. Всю седмицу. И потом еще одну. И снова… он почти утратил остатки сна, которые были, пытаясь понять, как поступить правильно. Не знал. Оставить все как есть? Им с Лисом плохо. И Лис сходит с ума. И, возможно, не только он, просто со стороны оно заметней, а себя Ерема не видит. - И вот, логически размышляя, эта смерть будет итогом обряда. То есть, я, совершив его, причинил Елисею зло. Или тому, кого он убьет. Вы ведь вместе держитесь, а значит, и цели будут близкими… - Он уйдет… - Не важно, - Мор покачал головой. – Уйдет. Останется. Главное, что он может погибнуть. И кровная клятва сочтет, что я виноват в этой смерти. Такая магия – вполне себе разумна. Нет, Ерема, подобную клятву я не принесу… Если бы он стал уговаривать. Убеждать. Или соблазнять обещаниями, что все выйдет именно так, как желалось бы Ереме: свободу для обоих. И надежду, что Лис все ж останется больше человеком, нежели зверем. И со зверем управится. Ведь в той, заклятой книге, наверняка имеются иные заклятья. И если бы Ереме позволили хотя бы пролистать ее… Мор ждал. И разглядывал Ерему. Не понять, то ли с насмешкою, то ли с укоризной. Как быть? Отказаться? Мор уйдет, а Ерема останется. И Лис останется. И оба они сойдут с ума… и даже если расскажут обо всем… кому? Архипу? Фролом? И что они сделают? Ничего. - Я… - Ерема облизал губы. – Я согласен… если ты… и вправду поклянешься, что проведешь обряд разделения. И что этот обряд и вправду нас разделит. И что иного за ним нет… Мор молча вытащил из широкого рукава черную свечу, которая вспыхнула бледным светом, и нож. Он рассек ладонь и не поморщился. Капли крови падали в белое пламя. Сгорали. - Я… клянусь сутью своей, силой своей, душой своей, что проведу над тобой, Ерема, и братом твоим, ныне нареченным Елисеем, обряд, именуемый обрядом разделения душ. И что, проводя, не извращу сути обряда ни словом, ни делом, ни молчанием, ни бездействием, ни иным способом. Да будут Богини свидетельницами клятвы моей. За спиной раздался тяжкий вздох. И холодом повеяло. Ерема обернулся. А когда повернулся вновь, увидел, что Мор исчез. Куда? Кто знает. Только и осталось, что белое, будто выжженное пятно на столе. Его Ерема потрогал… - Молодой человек, - скрипучий голос библиотекаря заставил вздрогнуть. – В читальном зале магию практиковать запрещено…