Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

Такая любовь горше ненависти. Ненависть, небось, честней.

- Любит, любит... ему ж неможно было жениться. И чтобы дети законные. Не по-правде это вашей, - Гаруна волосы заплетала косичками тонюсенькими, из них узор вывязывая. - Ты не знаешь, скольких ему положить пришлось, доказывая, что с вами силы он не утратил. Его и травить пытались. И на нож поднять. Один умелец и амулета прикупил... выдюжил... твою мать любил. Любил, а не сумел простить, что она у меня работала... что с другими, стало быть, была... гордый. Вот и сломали его любовь с гордостью, перекорежили.

Вздохнула и коснулась губами макушки Щучкиной.

- Он тебя хотел отослать к саксонам. Есть у них школы для девочек, я сказывала. Может, и лучше было бы, чтоб поехала. Там бы тебя манерам учили. Себя держать... и всякому другому... но он не нашел сил расстаться. Ты на мать свою очень похожа.

...ага, такая же потаскуха, если ему верить. Хотя Щучка ни с кем еще... да и как тут, если за нею в оба глаза приглядывают. Вон, Макуше, которому вздумалось, что он всех сильней да умелей, живенько руки переломали.

...а ее за Макушины шуточки он головой о стену бил и приговаривал:

- Не смей блудить... я из тебя эту дурь повыбью...

...повыбил.

- И хорошо, что он о тебе заботится. Без его заботы, девонька, ты бы скоро у меня оказалась. Или где похуже. В этом мире женщинам тяжело...

- А если женщина магичка?

Годок всего перетерпеть.

- Магичка? - Гаруна усмехнулась. - Что ж, магичкам, мыслю, легче. Только с силой своей сладить непросто. Да и учиться... думаешь, примут тебя?

- Примут. Всех берут.

- Говорят, что всех берут, - поправила Гаруна. - Но почему-то учатся одни боярские детки. Однако я не о том с тобой хотела. Он отыскал тебе мужа. Это хорошо. Плохо, что парень гнилой.

Щучка закрыла глаза.

Боярские дети?

Пускай... она сумеет... пройдет... станет... кем-нибудь да станет... у нее ведь дар, пусть и дремлет пока, но раскроется. А по правилам и с дремлющим даром брали, помогали... и неслабый ведь... ладно, пусть не в боевые магики, тут она поспешила, но к тем же целительницам.

Целителей везде ценят.

А уж она-то будет стараться. Она уже читает книги про травы всяческие. Правда, сложно... по луне, под луной... сушить как, тереть, резать. В голове это все не умещается. Да и травы она с трудом одна от другой отличает. Но это ничего...

- Он к нам частенько заглядывал. Кутила. Игрок. Проигрывается и пьет, дуреет... девок моих колотить повадился. Силенка у него не та, что у твоего батьки... да и как тебе объяснить. Твоему, когда злость глаза застит, все одно, кто перед ним, хоть сам царь-батюшка. Это честная ярость. От крови ли, от проклятия... не знаю. А этот завсегда понимает, кого цапнуть можно, чтоб зубы уцелели. И горделив-то... боярин он, значит, все дозволено. Мы же вроде как и не люди.

Щучка закрыла глаза.

Ленты зеленые, летник драгоценный. Подарок, стало быть, от тятеньки... и женишок с нутром гнилым. Но ничего, если он послабей будет, то Щучка справится.

Она не потаскушка затурканная, чтобы себя в обиду дать.

- Помни, он тебя любит. Бить бьет, тут ничего не изменишь. Натура у него такая, скотская. Но кому другому пальцем тронуть не позволит. Понимаешь? И если этот твой... женишок, вздумает тебе обиду чинить, только слово скажи, и он из него чучело сделает.

...кто бы из него самого чучело сделал. Вот была бы удача.

Щучка даже улыбнулась этакой мысли. И так улыбалась, пока не встретилась с полным презрения взглядом молодого парня.

- Ну что, хорош ли жених? - а он был доволен. И редкое дело - трезв. Он сидел на своем троне подбоченясь, и для случая торжественного, не иначе, шубу на плечи накинул с горностаевым подбоем, которую по-правде если только особам царское крови носить положено.

- Хорош, - она давно уже усвоила, что неможно с ним спорить.

Себе дороже выходит.

- И рада ты?

- Рада, батюшка, - она склонила голову, стараясь скрыть усмешку.

Женишок.

Высок. Тонок. Костляв. Физия беленькая и чистая. Бороденка реденькая кучерявится, усы встопорщены. На кота похож, но домашнего, ухоженного. Говорят, иные боярыни котов на поводках гуляют, будто те собаки.

Этот с поводка, стало быть, утек.

Случается.

Кафтан синий.

Портки парчовые. Сапоги с высокими голенищами да пряжками самоцветными. Чего ж он в счет долга пряжки не отдал? Или самоцветы эти из стекла вареные? Может и так.

Стоит. Бок рукою подпер.

- Вы права такого не имеете! - а голосок-то дрожит, петуха пускает. И сам он на петуха подобный. Смех один.

- Какого? - спрашивает тятька. Этому бы примолкнуть, а он только кудрями тряхнул.

- Женить меня на этой... этой вот... - и пальчиком ткнул в Щучку.

Ему пальчик-то и сломали. Вою-то было, будто руки лишился. Разом передумал, но для науки и иные пальцы переломали.

- Дочь мою, - сказал он, на креслице свое возвертаясь, - не вздумай обижать. Узнаю - плохо будет... хуже, чем теперь. Поверь.

Не поверил.

Подвывал, пока венчали. Щучка себе помалкивала, чуяла, что зол он и не время перечить, а женишок разве что не рыдал, руку раненую баюкая. А ведь дали ему макового молочка, чтоб не так болело. И что пальцы... ему ими не работать.

- А вот и приданое... на, девонька, возьми... и иди... - он протянул Щучке бумаги. Глянула мельком - расписки долговые, да на такие деньги, что и вымолвить страшно. Чем он думал, играючи? - Будь счастлива.

Поцеловал даже.

В щеку.

Никогда-то прежде этакими нежностями он не баловался, а поди ж ты...

...ехали на возку. Женишок глядел с ненавистью, зубы скалил. Но что поделать мог? Жрец-то всамделишний. И обряд всамделишний, на крови вязанный. От иного, может, и откреститься вышло бы...

...встречали.

...выбегла боярыня в годах, седоваласа, лицом устала. И боярин красноносый, красноглазый.

- Ты где был... - замахнулся было, да руку опустил. - Кто это?

- Это... - парень оглянулся на Щучку и оскалился криво. - А никто... девку вот выиграл... только с гонором она...

Я вынырнула из чужой памяти.

И подала платок.

Слезы катились по Щучкиным слезам, крупные, круглые, что бусины. Плакала она молча, и я молчала, и Станька только ближей подвинулась, забралась под руку. За нынешнюю весну она вытянулась и больше не походила на того заморыша, которым была. Этак, глядишь, и вправду невеста вырастет.

- Чай пей, - мне было неудобственно, что влезла в этакое.

Дар?

Еська просил?

Так просил-то... могла б отказать, ан нет, полезла в чужую жизнь, разбередила.

- Он... он меня... за волосы и... они смотрели, но ничего не сделали... а он в сараину потянул... я так растерялася, что ничего не могла сказать... совсем ничего, а надо было, что не холопка... а там... служили... при доме... здоровые... он меня им... сказал, что подарок и...

Она сглотнула.

Я ж молча подвинула чашку с чаем остывшим. И Щучка его выпила глотком одним, лицо отерла.