Эн Варко - Пронзая ветер

Ланетта выглянула наружу и увидела широкую улицу с бревенчатыми домами. Мужчины в широченных штанах, женщины в цветастых юбках, босоногие дети со всех сторон стекались к повозке. Циркачи сгрудились вокруг сидящей на лошади Ртути. Ужик угрожающе играл мускулами, сжимая и разжимая кулаки. Папаша Мот непрестанно вытирал огромным носовым платком пот. Шут засунул руки в карманы и с интересом разглядывал селян. А потом взгляд Ланетты остановился на Короссе, и предательское сердце забилось чаще. Он рассеяно поглаживал ластившуюся к нему кобылу, о чем-то задумавшись. Почувствовав внимание девушки, молодой человек встрепенулся и подошел к ней.

— Проснулась, соня, — она не могла улыбнуться ему в ответ, и все обиды, как обычно, растаяли без следа.

Он помог спуститься с повозки и, крепко сжав ладонь, увлек к остальным циркачам. Толпа вокруг них между тем быстро росла.

— Как нога? — негромко спросила Шута девушка.

Тот притопнул и заговорщицки подмигнул. Синяк на его лице тоже прошел. Шут лучился здоровьем и жизнерадостностью.

Растолкав народ, вперед вышел огромный, еще не старый рыжебородый мужчина в рогатом шлеме. Ланетта узнала его. Это был Бул — валгавец, что приходил в королевский дворец за своим братом. Только теперь у него под глазом красовался здоровенный фингал.

— Кто такие? Зачем пожаловали? — строго вопросил он и заинтересованно уставился на Ртуть.

Та приосанилась.

— Бродячие артисты, циркачи, — ответил Линнок, выступая навстречу.

— Циркачей у нас еще не было, — покачал головой рыжебородый, — а вот лицо твое почему-то знакомо… Ты с обозом каким тут раньше не проезжал?

— Проезжал — не проезжал, — хмыкнул Шут. — Какая разница! Мы у вас, мил-человек, пожить хотим, воздухом горным подышать. А за это обещаем по огородам не лазить, кур-гусей не таскать, с местными не задираться, а по вечерам праздники вам устраивать. Да такие, что потом еще долго помнить будете! И если захотите вознаградить за труд бедных артистов — ломаться не будем: мясо, яйца, хлеб — все возьмем, что добрым людям не жалко!

— Ничего себе, — расхохотался щуплый мужичонка с всклокоченной бородой. — Мы их привечай, да еще и корми задарма! Глянь, народ, ну и нахалы!

Толпа заволновалась:

— Не по правилам это!

— Пусть убираются!

— Они нашего Одина в темнице держат — на кол их!

— Лучше орбам на овец выменяем.

Селяне шумели и страсти накалялись. Шут придвинулся ближе к Ланетте, а Коросс крепче сжал ее ладонь.

— Лани, — шепнул он чуть слышно, — когда я скажу, снимешь кольцо.

Девушка кивнула, напряженно взирая на десятки искаженных гневом лиц. То немногое, что она узнала об этом мире, заставляло признать: селяне имели все основания для подобных чувств. Лишь рыжебородый вождь медлил, не спешил идти на поводу у все более свирепеющих односельчан. Словно ожидал чего-то.

И вот толпа дрогнула и разверзлась, выпуская белую, как лунь, женщину. Ее спина была согнуты колесом, а тело сотрясала старческая дрожь. Она тяжело опиралась на деревянный посох, с трудом переставляя ноги.

— Провидица, Провидица, — зашептались вокруг и замерли, как только женщина подняла трясущуюся руку.

— Юная дева, тебе надлежит спешиться, — строго заметил Бул циркачке. — Негоже молодым сверху вниз взирать на седую мудрость.

Та поморщилась, но исполнила просьбу. К циркачке Провидица первой и приблизилась. Некоторое время старуха разглядывала девушку, выискивая что-то, ведомое лишь ей. Потом перешла к Ужику, затем к Папаше Моту. Чуть подольше задержалась на Шуте и Короссе. И наконец, очередь дошла до Ланетты. Полинялые, слезящиеся глаза впились в нее клещами. Девушка поежилась. Ощущения были не столько неприятными, сколько необычными: будто крылья совы коснулись заплутавшего в ночи путника. Отведя взор, Провидица прошепелявила беззубым ртом:

— Они чисты перед Богами, вождь. Могут остаться.

И тогда Бул обвел свой народ орлиным взором и внушительно произнес:

— Значит, так тому и быть. А после заката придем смотреть на их кривляния. Я ныне в Митриле ихнем видел — шибко весело. Не будут халтурить — накормим и напоим. А если не по-нашему случится что, ответят. По всей строгости ответят.

Народ одобрительно зашумел и начал расходиться каждый по своим делам. Интерес к чужакам враз был утрачен. Лишь Бул отправился с циркачами показывать место, отведенное под стоянку.

Они шли по пыльным улицам в сопровождении любопытной босоногой ребятни и ободранных собак в репейниках, мимо деревянных домов с резными наличниками, мимо заборов, украшенных вьюнком и чертополохом. По обочинам паслись козы и рылись в земле курицы. Ланетта вертела головой в разные стороны. Чувство, что она здесь была, с каждым шагом усиливалось.

«Сейчас будет дом на отшибе. Высокий и мрачный».

И дом показался. Это было удивительно: увидеть то, что только что выдумала. Словно она вновь оказалась в Мире Живых Туманов, где оживал любой образ, случайно забредший ей в голову. Может и сейчас она спит и видит сон? Девушка сжала руку Коросса, и тот ответил ей испытующим взглядом.

— А что, здесь никто не живет? — спросил Шут, останавливаясь.

Бревна потемнели от времени, став почти черными, ставни были заколочены, а вокруг все заросло лопухами да крапивой. Но крыша выглядела крепко, ничего не покосилось: дом смотрелся крепостью.

— И вы жить здесь не будете, — отозвался Бул. — Ваше место за околицей. Там все пришлые живут, кто нам глянется. Там и свое представление давать будете. А это проклятый дом. Сжечь бы его, да боимся, что на другие дома огонь перекинется.

— А что с ним не так? — поинтересовалась Ртуть.

Вождь снова задержал на ней взгляд.

— Да, все не так. Сначала в нем семья жила, да мужик свихнулся, всех своих домочадцев порезал. Потом чужачка к нам с севера заявилась. Провидица наша тогда сразу сказала — не видать добра от северянки. Демоны на ней метку свою оставили. Да не послушались мы, пожалели. Тощая она вся да ободранная была, как зверек лесной дичливая, а откормилась, так и поменялась… Ух, ведьма синеглазая! На тебя, девка, похожая шибко, — зыркнул он на Ланетту. — Только мрачная всегда ходила. Независимая. Как птица вольная — куда вздумается, туда полетит. Охотница — знатная была, удачливая. Хотя люди поговаривали — не без помощи нечисти. В бабское тряпье никогда не рядилась. Вечно штаны, да куртка, да можжевеловый лук за спиной со стрелами. Сначала мы думали — пусть пошастает по горам. Повзрослеет, женское в ней проклюнется, и будет как все — нормальной бабой… Не стала… Э-эх, знать бы мне, что так все приключиться, убил бы ту чужачку сразу, как через ворота наши переступила. Но, что было, то было. Прошлого не вернешь.