Энн Райс - Талтос

Другая причина моей уверенности в том, что случаи насилия могли происходить, — имевшаяся у нас четкая концепция Доброго бога и Злого бога. Конечно, Добрым богом был (или была) тот, кто даровал нам нашу землю, средства к существованию и наши удовольствия; а Злой бог сотворил ужасную землю лютого холода. Злой бог наслаждался несчастными случаями, в которых погибали Талтосы, и время от времени, хотя и крайне редко, вселялся в какого-нибудь Талтоса.

Если и существовали какие-нибудь мифы и сказания, относившиеся к этой туманной религии, я никогда не слышал, чтобы кто-то их рассказывал. Наше почитание Доброго бога никогда не требовало кровавых жертвоприношений для его умиротворения. Мы славили Доброго бога в песнях, стихах и всегда в хороводах. Когда мы танцевали, когда мы делали ребенка, мы приближались к Доброму богу.

Многие из тех старых песен постоянно мне вспоминаются. Время от времени я один выхожу на улицу ранним утром, шагаю в толпе по улицам Нью-Йорка и пою все песни, что могу припомнить. И тогда ощущение потерянной земли возвращается ко мне, я слышу барабаны и флейты, вижу мужчин и женщин, танцующих в хороводе. В Нью-Йорке, где никто не обращает на вас внимания, такое возможно. Меня это здорово смешит.

Иногда другие прохожие, что напевают себе под нос, вслух разговаривают или просто что-то бормочут, подходят поближе ко мне, что-то говорят или что-то поют мне, а потом уходят. Другими словами, я свой среди сумасшедших Нью-Йорка. И хотя все мы одиноки, на несколько мгновений мы сближаемся. Сумеречный мир большого города.

А потом я снова возвращаюсь к своей машине и раздаю куртки и шерстяные шарфы тем, у кого их нет. Иногда я посылаю раздавать их Реммика, моего слугу. Иногда мы пускаем бездомных переночевать в фойе, кормим их. Но если они начинают ссориться между собой, а то и махать ножами, им тут же приходится снова уйти в снегопад.

Мне припомнилась еще одна опасность жизни в утраченной земле. Как я мог забыть? Там всегда были такие Талтосы, которые попадали в ловушку музыки и не в силах были выбраться из нее. Их могла поймать музыка других Талтосов, так что тем приходилось ее прекращать, чтобы освободить несчастных. Но они могли пойматься и на собственное пение и пели, пели, пока не падали замертво. Могли и танцевать, пока не умрут.

Я и сам не раз подпадал под чары голоса или танцевальной музыки, ритма, но всегда от них освобождался — или сама музыка заканчивалась, или я, возможно, слишком уставал, или терял ритм. Как бы то ни было, смерть от музыки никогда мне не грозила. И таких, как я, было много. Но всегда присутствовала и смерть по такой причине.

У всех оставалось ощущение, что Талтос, который умер от танца или пения, отправился к Доброму богу.

И все же никто об этом не говорил. Смерть просто не была подходящей темой для Талтосов. Все неприятное забывалось. Это был один из наших основных идеалов.

К моменту катастрофы я успел прожить уже очень долго. Но я не знаю, как подсчитать те годы. Пусть это будет лет двадцать или тридцать.

Катастрофа носила чисто природный характер. Позже люди стали говорить, что это римляне или пикты прогнали нас с нашего острова. Но ничего подобного не было. В утерянной земле мы ни разу не видели человеческого существа. Мы не знали других народов. Мы знали только самих себя.

Мощный сдвиг земли заставил наш остров содрогнуться и начать распадаться на части. Все началось с легкого дрожания почвы и облаков дыма, затянувших небо. Гейзеры начали ошпаривать нас. Озера и пруды стали слишком горячими, чтобы пить из них. Земля качалась и стонала и днем и ночью.

Многие Талтосы умирали. Рыба в озерах была мертва, птицы покинули утесы. Мужчины и женщины уходили в разные стороны в поисках спокойного местечка, но ничего не находили, и некоторые прибегали обратно.

Наконец, после множества смертей, весь наш народ принялся строить плоты, лодки, долбленки — кто что мог, чтобы отправиться в путешествие к земле лютого холода. У нас не оставалось выбора. Нашу землю трясло все сильнее, с каждым днем ситуация становилась все более угрожающей.

Не знаю, сколько Талтосов остались там. Не знаю, сколько покинули остров. Дни и ночи напролет все строили суденышки и отправлялись в море. Мудрые помогали тем, кто был поглупее, — так мы на самом деле отличали молодых от старых, — и примерно на десятый день, как я могу подсчитать теперь, я тоже отправился в путь — с двумя моими дочерями, двумя мужчинами, которых я любил, и одной женщиной.

И уже в зимней стране, в тот день, когда я увидел, как моя родина погружается в море, по-настоящему началась история моего народа.

Именно тогда начались испытания и несчастья, истинные страдания, и тогда впервые родилась идея доблести и жертвенности. Это было начало всего того, что человеческие существа считают священным, что может быть получено лишь с трудом, после борьбы. Постепенно усиливалась идеализация блаженства и совершенства, а такое может родиться в умах только тогда, когда рай утрачен окончательно.

С высокого утеса я увидел, как великий катаклизм достиг своего завершения: остров раскололся на части и ушел под воду. Именно оттуда я увидел, как гигантские волны набросились на подножия утесов и холмов, ворвались в потайные долины и затопили леса…

Злой бог торжествовал, говорили те, кто был со мной. И впервые песни, что мы пели, и истории, что мы декламировали, превратились в настоящий горестный плач.

Должно быть, стояло лето, когда мы сбежали в зимнюю землю. И было по-настоящему холодно. Вода, что плескалась у берегов, была почти ледяной, Талтосы могли с легкостью потерять в ней сознание. Мы быстро поняли, что эта вода никогда не бывает теплой.

Но дыхание настоящей зимы оказалось таким, что мы и вообразить не могли. Большинство Талтосов, сбежавших с утраченной земли, умерли в первую же зиму. Некоторые из оставшихся отчаянно пытались восстановить прежний порядок жизни. Но поскольку мы на самом деле не догадывались, что холода вернутся снова, то и следующей зимой многие погибли.

Думаю, лишь на третий или четвертый год мы уловили смену сезонов. Те самые первые годы были наполнены чудовищными суевериями, бесконечными разговорами и рассуждениями о причинах нашего изгнания из родной земли, о том, почему снег и ветер явились, чтобы убить нас, и отвернулся или нет от нас Добрый бог.

Мой дар наблюдения и создания разных вещей сделал меня безусловным лидером. Но и все наше племя быстро училось таким вещам, как свежевать мертвых медведей и других крупных животных, а потом делать теплую одежду из их пушистых шкур. Ямы в земле были определенно теплее пещер, а с помощью рогов мертвых антилоп мы выкапывали глубокие подземные дома для себя, накрывая их стволами деревьев и камнями.