Энн Райс - Талтос

— Она все это говорила?

Мэри-Джейн кивнула. И вдруг схватила с тарелки, поставленной для них Эухенией, несколько ломтей простого белого хлеба.

Мона вообще не видела в таком хлебе нечто подходящее для потребления. Она ела только французский хлеб, или булочки, или что-нибудь должным образом приготовленное к отдельным блюдам. Но нарезанный ломтями хлеб! Нарезанный ломтями белый хлеб!

Мэри-Джейн взяла верхний ломоть, сложила его пополам и стала обмакивать в соус.

— Да, она все это говорила. Она рассказала тете Вив, а та — Полли и Энн-Мэри. Похоже, они не знали, что я их слышу. Но это как раз то, что ей поможет. Она много думает о родных. Хочет, например, приехать в Фонтевро и заставить меня переехать.

— Но откуда все они знают обо мне и Майкле?

Мэри-Джейн пожала плечами:

— Ты меня спрашиваешь? Милая, это же семейство ведьм, и уж тебе знать об этом лучше, чем мне. Да они могли это узнать множеством способов! Но если подумать, то это Старуха Эвелин распустила язык, говоря с Вив, если не ошибаюсь. Что-то насчет того, что вы с Майклом оставались здесь одни.

— Да, — со вздохом ответила Мона. — Вот уж большое дело! Я не обязана им докладывать. Это уж слишком.

Но если они начнут придираться к Майклу, если они начнут как-то угрожать ему, если они начнут…

— Ох, не думаю, что тебе стоит из-за этого беспокоиться, я же говорю, когда мужчина такого возраста и совсем юная девочка делают подобное, всегда начинают винить того или другого. Они просто начинают говорить что-нибудь вроде: «Ну, Мона всегда получает то, чего хочет», или «Бедный Майкл», или «Ну, если это его подняло с постели и заставило чувствовать себя лучше, то, может быть, у Моны целительский дар».

— Ужасно! — воскликнула Мона. — Но вообще-то я именно так себя и чувствую.

— Знаешь, ты крутая! — признала Мэри-Джейн.

Соус к телятине закончился. Мэри-Джейн съела следующий ломоть хлеба без всего и закрыла глаза с довольной сытой улыбкой. Ресницы у нее были дымчатые и слегка фиолетовые, такие же, как губная помада, но едва заметно подкрашенные. Это было очаровательно и прекрасно. У нее было почти безупречное лицо.

— Теперь я поняла, на кого ты похожа! — воскликнула Мона. — Ты похожа на Старуху Эвелин! Я имею в виду, на ее фотографию в молодости.

— Ну, в этом есть смысл, разве нет? — ответила Мэри-Джейн. — Мы же все ведем род от Барбары Энн.

Мона вылила в свой стакан остатки молока. Оно все еще было замечательно холодным. Может быть, они с малышом смогли бы жить на одном молоке. Мона не знала.

— А почему я крутая? — спросила Мона. — Что ты подразумевала под этим?

— Я имела в виду, что тебя не так-то легко обидеть. Обычно, когда я вот так разговариваю, ну, понимаешь, ничего не скрывая, как будто стараюсь узнать кого-то… Я оскорбляю этого человека.

— Нечему и удивляться, — сказала Мона. — Но меня ты не оскорбила.

Мэри-Джейн жадно уставилась на последний тонкий ломоть хлеба, забытый на тарелке.

— Можешь взять его, — сказала Мона.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

Мэри-Джейн схватила хлеб, выдернула из него мякиш и принялась скатывать его в шарик.

— Ох, до чего же мне нравится вот так его есть! — сказала она. — Когда я была маленькой, обычно брала целую буханку и всю превращала в шарики!

— А как насчет крошек?

— Тоже скатывала в шарики, — ответила Мэри-Джейн, грустно покачивая головой. — Все скатывала в шарики.

— Вау… — невыразительно произнесла Мона. — Знаешь, ты действительно чудо. В тебе сочетаются мирское и мистическое, причем самым невероятным образом. Я такого никогда не встречала.

— Вот дела! Ты уже выставляешься, — сказала Мэри-Джейн. — Но я знаю, ты не желаешь ничего дурного, а просто меня немножко дразнишь, так ведь? А ты знаешь, что если бы слово «мирской» начиналось с буквы «б», я бы уже знала, что оно означает?

— Правда? Почему?

— Потому что я дошла в изучении словаря до буквы «б», — пояснила Мэри-Джейн. — Я работаю над своим образованием в разных направлениях, и мне хотелось бы знать, что ты об этом думаешь. Видишь ли, я что делаю? Я взяла словарь с крупным шрифтом. Ну ты понимаешь. Из тех, что для старых леди с плохим зрением. Сейчас я вырезаю слова на букву «б» и сразу с ними знакомлюсь. Понимаешь, вырезаю каждое с объяснением, а потом скатываю их в маленькие шарики… Упс, опять то же самое! — Она засмеялась. — Шарики, сплошные шарики!

— Это я заметила, — сказала Мона. — Мы, маленькие девочки, просто одержимы шариками, да?

Мэри-Джейн буквально захлебнулась смехом.

— Вот это лучше, чем я ожидала, — продолжила Мона. — Девочкам в школе нравятся мои шутки, но в семье почти никто над ними не смеется.

— Но ты действительно смешно шутишь, — сказала Мэри-Джейн. — Это потому, что ты гений. Я прикинула, что вообще есть два типа людей: у одних есть чувство юмора, а у других нет.

— Но что там насчет всех слов на букву «б», скатанных в шарики?

— Я бросаю их в шляпу, понимаешь? Как в лотерее.

— Да.

— А потом достаю их по одному. Если это какое-нибудь слово из тех, которые никто и не скажет, ну, вроде «батибионты», — я его просто выбрасываю. А если это хорошее слово, вроде «блаженство — состояние крайнего счастья», то я его сразу запоминаю.

— Хм… похоже, действительно хороший метод. Полагаю, ты скорее запоминаешь те слова, что тебе нравятся.

— Да, но на самом-то деле я помню почти все, понимаешь? Что, разве я не умница?

Мэри-Джейн бросила в рот хлебный шарик и принялась крошить корку.

— Даже значение слова «батибионты»? — спросила Мона.

— «Глубоководные животные», — тут же ответила Мэри-Джейн.

Она теперь собирала крошки.

— Эй, послушай, Мэри-Джейн! — сказала Мона. — В этом доме уйма хлеба. Ты можешь брать сколько хочешь. Вон там на кухонном столе целая буханка лежит. Я тебе принесу.

— Сиди! Ты беременна. Я сама.

Она вскочила с места, схватила буханку в пластиковой упаковке и принесла на стол.

— Как насчет масла? Хочешь масла? Оно вон там.

— Нет, я приучила себя есть без масла, чтобы экономить деньги, и не хочу к нему возвращаться, потому что, если потом у меня масла не будет, хлеб уже не покажется мне таким вкусным.

Мэри-Джейн надорвала упаковку, вытащила ломоть и тут же выдернула из него мякиш.

— Суть в том, — сказала она, — что я забуду слово «батибионты», если не буду его использовать, но «блаженство» я буду использовать и не забуду.

— Поняла. Но почему ты так на меня смотришь?

Мэри-Джейн ответила не сразу. Она облизнула губы, отломила еще кусочек мягкого хлеба и съела.

— Ты все это время помнишь, о чем мы говорили сначала, да?

— Да.

— И что ты думаешь о своем ребенке? — спросила Мэри-Джейн, и на этот раз вид у нее был слегка встревоженный, или, по крайней мере, казалось, что ее беспокоят чувства Моны.