Воронье Гнездо

— Санитарная инспекция? — один из судмедэкспертов сделал довольно логичный вывод, учитывая поведение инспекторов нынче, но, к сожалению, а не к счастью, как могло показаться, он ошибся. За дверью было что–то хуже инспекции.

Тяжелая и толстая металлическая дверь быстро открылась, будто с пинка, и ударилась о стену.

В комнату вошла статная девушка с доброй улыбкой, извинилась, сказала что они ненадолго и попросила звать ее Лилией. Почему? Потому что это и была Лилия.

За ней вошел огромный эльф с диким взглядом и двумя багровыми повязками на левой руке — Август.

Третим был юный эльф с кинокамерой наперевес. Да, с одной из тех дорогущих заморских камер — Мятежники могут себе это позволить.

— Начинай снимать! — сказала ему Лилия, а затем обратилась к судмедэкспертам. — А вы отойдите, прошу.

— Что значит "отойдите"? Эй, это вы отойдите, дамочка, у вас нет пра… — начал было один из них, но его зычно перебил Август своим коронным:

— Август! — вместо тысячи слов.

Мужчины в резиновых фартуках отошли, Лилия подошла к трупам, юный мятежник все это снимал.

— Дорогие мои, маленькие, глупенькие, свободолюбивые беженцы, — начала она, откровенно позируя, — вы, наверное, уже заметили, что у нас к вам не самые теплые чувства, но я сразу хочу извиниться за то, что случилось на заводе… Просто это был единственный способ выразить вам нашу ненависть и презрение. Я надеюсь, вы все поймете и простите нас. Но это мы снимаем не ради извинений, нет, милые мои. Сейчас я хочу заявить о полной серьезности наших намерений. Смотрите внимательно.

Оператор навел камеру на расчлененного эльфа. Лилия глубоко вздохнула, замерла, будто потеряла сознание и вот–вот упадет, а затем на выдохе взмахнула рухами, подняв в воздух взявшийся из ниоткуда розовый дымок, который окутал каждую часть эльфа, придавая им розовый ореол. Части начали сдвигаться друг к другу. Голова приблизилась к шее, и в момент их соприкосновения кожа и, скорее всего, остальная плоть начали будто плавиться, склеивая части тела по принципу сварки. Пара минут — и эльф совершенно цел, только теперь исполосован уродливыми шрамами в районе этой самой "сварки". Она приложила одну руку к его груди, другую — ко лбу. После ее недолгой мантры, собранный по кусочкам бедолага, что и следовало ожидать, ожил.

Не успев подняться, выкрикнуть что–то и понять, что он больше не у Славы дома, он был схвачен до нелепого крепкими руками Августа и обращен к камере. Лилия встала рядом и сказала:

— Да, поверьте своим глазам. Это ровно то, что вы думаете. Рады за эльфа? А вот мы — не очень. Потому что знаем, что его ждет. Ждет тоже самое, что и самых назойливых из вас. Мучения и смерть. Воскрешение, снова мучения и смерть. И так пока нам не надоест. Хотите так же? Для тех, кто посыл так и не понял: возвращайтесь в бараки, там вам будет лучше, чем здесь. Мы о вас же заботимся, маленькие. Снято.

Лилия попросила всех выйти и оставить ее одну. Судмедэксперты не сразу решили, что следует сделать, потому что прежде нужно было понять, кого они боятся больше — двухметровую ушастую глыбу или демоническую колдунью. Но все же вышли.

Девушка убедилась, что осталась одна, после чего проделала операцию "Сварки" уже с Горацием. Прежде чем оживлять его, она долго стояла рядом, положив на него руки и любуясь. Один черт знает, о чем она все это время так отстраненно размышляла, но в конце концов она вернула к жизни своего возлюбленного. Или, как она бы выразилась, свой талисман. Все праведное удивление Горация ситуацией и бледностью своей кожи Лилия сняла одним крепким, теплым объятием.

— Все! Приехали! — шофер сокрушенно стукнул по рулю и пожевал зубочистку.

— Чего там? — спросил нарядный мужчина.

— Да с хренов каких–то позакрывали… Сам не знаю, — водитель вышел навстречу пограничникам, шедшим от шлагбаума.

Мужчина в круглых очках и ярко–желтом костюме с зеленым галстуком ерзал по заднему сидению и выглядывал то в одно, то в другое окошко, нервно сжимая спинку водительского кресла. Сейчас он напоминал потерянного, беспомощного ребенка, одетого в престижную одежду, будто бы для утренника. В конце концов, спинка сидения ему осточертела, и он переложил руки себе на лацканы, принявшись остервенело их теребить. Этот нервный человек был в первую, по его мнению, очередь, уважаемым директором ряда кондитерских фабрик, потом уже отцом троих детей, далее — верным мужем, а потом уже — другом Кружка, Горация и Лилии, столь небрежно пропавших безвести прямо в канун второго за год дня его рождения (не настоящего, конечно, просто в паспортном столе сильно ошиблись при выставлении даты в свидетельство о рождении, написав "3 ноября" вместо "1 июня"). Несмотря на то, что друзья у него были на последнем месте, сейчас проблема их исчезновения была для него первоочередной. Не потому что он очень за них волновался, нет, хотя он и правда волновался, а просто потому что у него не было других проблем. На работе все прекрасно, семья счастлива и обеспечена, все замечательно и полно поводов просто наслаждаться жизнью. Так нет же, он нашел себе еще проблем и гоняется за ребятами, которых и видел–то всего раз, на выставке "Заумно—Сверхъестественных Фигур". Видимо, решение проблем для него и есть наслаждение жизнью. При этом, однако, по его виду не скажешь, что он особо самоуверен перед лицом невзгод.

Выйдя из машины, владелец фабрик по производству лучших леденцов во всем Лиссаме (это название государства, в котором все и происходит. Да, уж к девятой–то главе пора бы его придумать) решительно направился к шоферу и беседующим с ним пограничникам с намерением уладить все–все проблемы.

— Так в чем же дело, господа? — сказал он, поймав несколько пустых взглядов пограничников. — Ах, извиняюсь вежливейшим образом, забыл представиться: Я Парамон Михайлович, гендиректор "Фицерк".

— Что за "Фицерк"? — спросил пограничник, на что Парамон многозначительно достал из внутреннего кармана леденец на палочке, распечатал и положил себе в рот.

— Один серьезный бизнес, — добавил он.

— Так, — шофер решил взяться за дело в серьез, — у нас есть все нужные документы, печати, права, в конце концов! С какого рожна нам нельзя проехать–то!? У нас, между прочим, важные и срочные дела.

— Да мне начхать, — с каменным лицом отвечал один из пограничников, берясь за винтовку.

— То есть, это тебя волнует и раздражает? — продолжал вклиниваться Парамон в разговор, помахивая леденцом.

— Что? Нет, с чего это, я же сказал — начхать!

— О–о–о, большой вырос, а ума не вынес! — закатив глаза, ответил Парамон. — Знаешь хоть, от чего люди чихают? От раздражения, понимаешь? Пыль там, резкие запахи. Если чихаешь, значит что–то раздражет!