Воронье Гнездо

Слава уставился на уволакиваемого вдаль паренька, когда над его головой, словно в дешевом спектакле, драматично сгустились тучи.

— Устал, мальчик? — охранник дышал ему в затылок.

— Нет, извините… — между разернувшимся Славой и стражем пролетела умиротворяющая снежинка. Еще одна села хмурому, пухлому "вертухаю" на нос, сделав его лицо необычайно добрым и по–медвежьи милым. Но крепкий удар в поддых заключенный все же получил.

Надзиратель ушел, позволив Славе увидеть усмехавщегося Гамфри, решившего прокомментировать ситуацию:

— Ты прям как Амедей, хе–хе.

— Ч-чего? — раздраженно спросил Слава, держась за живот.

— Забей, — улыбка на лице Гамфри выглядела так же неестественно, как болт в носу Якова, или как ратуша между членом и мошонкой… Она делала его совершенно другим человеком, морщины улыбки прекрасно уродовали его вечно кирпичное лицо. Его улыбка, пожалуй, была драгоценностью, которую никому не показывают. Или, скорее, давно забытым сокровищем, пылившимся в древней гробнице, ждущей своего расхитителя, который, похоже, уже явился.

Примерно в то же время, заключенных, свободных от работ, выпустили погулять. Кто–то гонял мяч, кто–то стоял у стен с вызывающе–неприметным видом, кто–то вместе с дружками ходил по пятам за каким–то мужиком, доводя его до белого каления за какую–то провинность, а кто–то просто околачивался у входа во двор и ждал, пока запустят обратно в теплые казематы. Одним из таких был и Амедей, стоявший рядом с высоким и басистым охранником — Вилли.

— Ну, как стоится? — решил завязать разговор Амедей.

— Хлебало завалил! — Вилли с серьезным видом смотрел перед собой, скрестив руки на груди и до нелепого широко расставив ноги.

— Будто бы меня это когда–нибудь останавливало, — кокетливо ответил заключенный, — тем более из твоих уст. Ты и сам знаешь о своей репутации.

— Ты на что намекаешь, болван?

— Ну, ты ведь больше всех общаешься с нами, плебеями, подонками, отрыжками социума.

— А-а, — Вилли призадумался. — Просто очково слушать о репутации из твоих уст. Ну, потому что ты и сам знаешь о своей репутации… И все знают…

— Ты на что намекаешь, болван? — Амедей воспрял духом.

— Ты же опущенный, — Вилли наконец повернулся лицом к собеседнику и увидел, что тот недоуменно приподнял бровь. — Ну, этот, бараш. Консерва, бублик, дырявый…

— Петух? Да, и поэтому ты так смущаешься, когда говоришь со мной?

Вилли оскалился и отвернулся.

— Ты же знаешь, что я тут на особом положении, — продолжал Амедей, — типа Главпетух. Но мне такой титул не нравится, мне больше подходит "Белый Властелин".

— Или червь–пидор, — Вилли прикинулся скалой.

— Как назовешь, так и будет. Всех уже посвятил?

— Тебя колышет? Мое дело, не лезь.

— Слушай, я знаю, что у тебя есть проблема с одним из новеньких. Ну, этот, с которым постоянно и Яка, и Гамфри, то есть вообще не подобраться. Я мог бы тебе помочь.

— Не надо, без сопливых справлюсь.

— Ну да, помню я, мне рассказывал Гамфри, как тут любимчиков Рози "Хилера" вылавливали, так те до конца сроков некрещенными ходили.

— И че, ты своих обмудков–сокамерников с Хилером сравниваешь? Блять, да он наверняка даже не сидел. Тебе, балбесу, опять лапши на уши навесили.

— Вилли, посмотри на меня, — Амедей дотронулся до плеча собеседника, — ты сам–то веришь в себя? Зачем ты съезжаешь с темы? Просто прими мою помощь, так всем будет лучше.

В этот момент между ними начали пролетать маленькие, веселые и умиротворяющие снежинки.

Вилли с отвращением снял с себя руку заключенного, немного помялся, но не ответил.

— Я тебе помогаю, и ты плавно, без проблем посвящаешь его. Иначе ты Славу взять сможешь только по беспределу. А ты ведь знаешь, что беспредел делает с твоей премией?

— Ну, ладно, че ты взамен хочешь?

— Ты знаешь.

— Нет, блять, нет! — Вилли поморщился.

— Ой, да не строй из себя недотрогу! Я тебя насквозь вижу.

Вилли огляделся, убедившись, что никто не мог слышать их разговор, и заломал Амедею руки, вскрикнув:

— Мразота!

— Вот так вот, — прошептал заключенный.

Вилли в показушно жесткой манере увел его внутрь тюремного блока. Проходя коридоры, они пересеклись с еще двумя охранниками, тащившими плачущего, избитого шалопая в слегка рваном и запачканном ватнике.

— Как думаешь, ему повезло так же, как мне? — сказал Амедей, когда они прошли мимо.

— Да заткнись ты уже, — пробасил охранник в ответ.

Он закинул эльфа в пустую служебную комнату, запер дверь, уперся в стену и принялся снимать штаны.

— Давай быстрей, — пробубнил он.

Амедей выпрямился, поморщился, и сказал:

— Отвратительно. Ты забыл про прелюдию.

Плачущий шалопай, схваченный охранниками, предстал перед женщиной в деловом костюме, сосредоточенно заполнявшей какой–то бланк. Она явно считала себя на порядок выше всего тюремного персонала, и поэтому ее не заботило, что сейчас ее ждут. Такое мнение о себе она имеет, вероятно, потому что еще не считает себя частью персонала, ведь она только неделю назад пришла на смену спившемуся и павшему в бою с конями социальному работнику. Ее свежий и трезвый взгляд на его работу позволил уже на третий день узнать, что в обществе заключенных творится что–то ужасное. Что именно, она говорила только тем, кому доверяла, а именно — никому.

— Ты знаешь этих людей? — женщина, оторвавшись от бланка, указала на троих изможденных эльфов стоящих на другом конце комнаты в наручниках.

— Ну, на прогулке видел… — всхлипывая, отвечал шалопай.

— Внимательнее посмотри, — сказала она, опять уткнувшись в бланк.

Охранники подвели его к тем троим почти в плотную и заставили рассматривать. Даже если бы он их и знал, он бы не понял, кто стоит перед ними: кровоподтеки и синяки преобразовали их уставшие лица в то, что можно охарактеризовать словом "стихийный". Кто–то очень постарался, чтобы так преобразить ювелирную работу матушки природы, прямо как тот, кто застроил чудную местность Буднево районом для бедных, в котором не так давно жил Слава.

Новый социальный работник не особо ладила с людьми, поэтому новый допрос закончился так же, как и три предыдущих, и вместо пополнения имеющейся информации, произошло только пополение в лазарете. Что ж, остается только пожелать удачи этой даме в ее расследовании.

Изможденный Слава, шаркая подошвами, вернулся в камеру, в которой уже сидел Яков, копаясь в картах.

— Здорово, — сказал прибывший с работ, — Гамфри просил передать, что будет через полчасика.

— Чего!? — Яков возмущенно оторвался от карт. — Катить его бочонком, он же обещал пораньше вернуться!