Стивен Эриксон - Дом Цепей

— Почему?

— Потому, Монок Охем, что я отсечен. Меня уже нет. Для братьев, для своего народа я никогда не существовал.

— Эти утверждения бессильны перед истиной, — сказал Онрек. — Ты здесь, перед нами. Ты существуешь. Как и твоя память.

— Были Имассы, отправленные в ссылку, — проскрипел Монок Охем. — Тем не менее мы о них говорим. Должны говорить, предостерегая других. В чем ценность сказания, если не в поучении?

— Весьма просвещенный взгляд, Гадающий. Но мой народ не просвещен. Нам нет дела до поучений. И до самой истины. Наши сказания придают величие мирскому. Или придают мгновениям великих драм и подвигов вид неизбежности. Возможно, это стоит назвать «поучением», но цель в ином. Любая неудача оправдывает грядущие победы. Любая победа славна. Тисте Эдур не делают неверных шагов, ибо наш танец — танец судьбы.

— Но ты уже не в этом танце.

— Именно, Онрек. На самом деле никогда не был.

— Значит, изгнание заставляет тебя лгать даже самому себе, — заметил Онрек.

— В некотором смысле да. Я вынужден изменять рассказ, а это трудное дело. В те времена я многого не понимал — прежде всего в самом начале. Знания пришли много позднее.

— Вследствие Отсечения.

Миндалевидные глаза Тралла сузились. Он кивнул. — Да.

«Понимание пронеслось перед внутренним взором после падения Ритуала Телланна. Да, отлично понимаю». — Готовься рассказать свою историю, Тралл Сенгар. Если в ней можно найти поучение, задача слушателя — его осознать. Ты же не обязан делать все легким.

Монок Охем что-то проворчал, затем сказал. — Неверные слова. Любая история поучает. Игнорируя эту истину, рассказчик подвергается угрозе. Вырежь себя из сказания, которое ты должен поведать. Это будет урок смирения.

Тралл Сенгар улыбнулся гадающему. — Не бойся, я никогда не был лучшим из сказителей. Что же до вырезания, я уже вырезан, так что буду рассказывать историю Эдур, что обитают к северу от Летера, как рассказали бы они сами. С одним исключением — признаю, это будет для меня самое трудное: никаких преувеличений. Никакого упоения славой, притязаний на рок или неизбежность событий. Итак, я посмею стать иным, нежели выказывают себя Тисте Эдур, я сорву культурное отождествление и тем самым очищу историю…

— Плоть не лжет, — сказал Монок Охем. — Так что мы не обманемся.

— Плоть не может лгать, Гадающий, но дух может. Сделай себя как бы слепым и равнодушным — я намерен поступить так же.

— Когда ты начнешь рассказ?

— У Первого Трона, Монок Охем. Пока мы будем поджидать ренегатов… и союзников их, Тисте Эдур.

Ибра Гхолал возник снова, держа за сломанную шею зайца. Ободрав его одним движением, швырнул кровавую тушку под ноги Траллу. — Ешь, — велел воин, отбрасывая шкуру.

Онрек отошел, пока Тисте Эдур разводил костер. Похоже, слова Тралла его растревожили. Отсечение изменило физическую идентичность Эдур. Лысая макушка, лоб в рубцах. Но, похоже, внешние изменения ничто перед насилием над духом. Онрек осознал, что он привык находить утешение в компании Тралла Сенгара, его словно убаюкивает уверенное поведение Тисте Эдур, его привычка к трудностям и лишениям. Но, похоже, утешение это иллюзорно. Спокойствие Тралла рождено рубцами, зажившими, но и лишившими душу чувствительности. «Сердце его неполно. Он как Т'лан Имасс, но в смертной плоти. Мы просим его воскресить воспоминания о жизни, потом удивляемся, что попытка выполнит просьбы так трудна. Наша ошибка, не его.

Мы говорим об изгнанных — но не ради предостережения, как утверждал Монок Охем. Нет, ничего столь благородного. Мы говорим о них, подтверждая праведность своего суда. Однако именно наша непреклонность ведет самую жестокую войну — с временем, с изменениями окружающего мира».

— Я предварю рассказ, — говорил Тралл, поджаривая зайца, — одним намеренно тревожным размышлением.

— Говори же, — велел Монок Охем.

— Да, Гадающий. Оно касается природы… и необходимости поддержания баланса.

Будь у него душа, Онрек ощутил бы, что она холодна как лед. Воин медленно обернулся, услышав Тралла.

— Давления и силы всегда противостоят друг другу, — продолжал Эдур, пока заяц шипел над огнем. — И борьба идет за равновесие. Разумеется, это превыше богов — это поток существования… нет, даже превыше его, ибо существование противостоит забвению. Вот борьба, определяющая все, описывающая каждый остров Бездны. Или так ныне верю я. Жизни отвечает смерть. Тьме свет. Ошеломительный успех сменяется катастрофической неудачей. Ужасающее проклятие поразительным благословением. Кажется, все склонны ослеплять себя перед этой истиной, особенно когда триумф следует за триумфом. Видите подле меня этот огонек? Скромная победа… но если я стану ее питать, на энтузиазм придет ответ, и вся равнина займется пожаром — потом и лес, потом весь мир. Значит, мера мудрости — в умении угасить огонь, едва приготовишь мясо. В конце концов, воспламенение мира уничтожит всё, не в огне, так от последующего голода. Понимаешь меня, Монок Охем?

— Нет, Тралл Сенгар. Твои слова не предваряют ничего.

Онрек подал голос: — Ошибаешься, Монок Охем. Они предваряют… всё.

Тралл поднял голову и ответил ему улыбкой.

Улыбкой подавляющей грусти. Крайнего… отчаяния.

Неупокоенный воин был потрясен.

Череда холмов окаймляла местность; казалось, холмы медленно тают, пока песок сыплется с небес.

— Скоро, — промурлыкал Жемчуг, — выступы древнего берега вновь скроются под дюнами.

Лостара пожала плечами. — Теряем время, — заявила она и пошла к ближайшему гребню. В воздухе было полно пыли и песка, так что першило в горле и жгло глаза. В дымке казалось, что горизонт стал ближе, и почему-то от этого их открытие стало менее значимым. Внезапная кончина Стены намекает, что Адъюнкт и ее армия дошли до Рараку и маршируют к оазису.

Жемчуг объявил, что теперь безопасно путешествовать и при свете дня. Богиня «втянулась», сосредотачивая силы ради, возможно, одного решительного выброса. Ради схватки с Адъюнктом. Упрямая одержимость и ярость — пороки, которые нужно использовать.

Тут она позволила себе ухмыльнуться. Пороки. Ну, в них недостатка нет, верно? Миг дикой страсти миновал, насколько она понимает. Высвобождение давно сдерживаемых эмоций — теперь все ушло, можно сконцентрироваться на другом. На вещах более важных. Однако, кажется, Жемчуг воспринимает всё по иному. Утром даже попробовал взять ее под руку. Жест, решительно отвергнутый, несмотря на жалкий вид мужчины. Грозный ассасин готов превратиться в скулящего щенка… мысль вызвала отвращение и она пустила разум по другой тропе.

У них мало времени, не говоря уже о пище и воде. Рараку — враждебная страна, она презирает все живое, дерзнувшее ею интересоваться. Не святая, а проклятая. Пожирательница грез, разрушительница дерзаний. Почему бы нет? Это же чертова пустыня.