Влада Медведникова - Предвестники Мельтиара

Мы сидели молча, держась за руки, глядя в ночь. Огни в доме гасли, и когда свет остался лишь в одном окне, Амира повернулась ко мне и сказала:

— Все будет хорошо. Скоро мы все будем вместе.

Я кивнула. Мы поднялась со скамьи и пошли к дому.

Если бы не браслеты, не знаю сколько бы я продержался в седле.

Мы скакали по дороге, петляющей среди полей, — колосья, ждущие жатвы, сменялись выжженной равниной. Вдалеке мелькали уцелевшие изгороди и обгорелые стены, то тут, то там еще клубился дым. Пару раз мы останавливались, увидев тела на дороге, но песня исцеления была уже бессильна. И я снова забирался в седло, подхватывал песню теней. Голос Нимы звучал рядом, теплый, как осеннее солнце над головой.

«Тебе не обязательно петь, — сказал мне Тин утром, перед тем, как мы отправились в путь. — Я спрячу нас».

Но зачем мне жить, если я не буду петь? И я пел — песня теней струилась над дорогой, окутывала каждого из нас. Но с каждым часом мне было все трудней: едва слышный шелест и горький дым проникали в дыхание, першили в горле. Не-волшебство Тина душило меня, пыталось сжечь изнутри.

Кровь горела, боль расползалась от зажившей раны, зрение помутилось, — я уже не видел ни дороги, ни полей, лишь мутные полосы и вспышки света. Но браслеты держали меня, делали почти невесомым, не давали соскользнуть с коня.

А потом я услышал песню, хранящую в себе тысячу напевов, неумолчную и неповторимую, — шум волн, голос прибоя. Я засмеялся и закрыл глаза.

Соленый ветер касался кожи, блуждал в волосах, пытался охладить мой жар и вернуть ясность мыслям. Мне хотелось скорее добраться до моря, войти в него, нырнуть с головой. Оно смоет с меня усталость, я буду знать, что делать дальше.

Я не заметил, как мы остановились. Сила Тина затихла — или просто я не слышал ее за натиском морского ветра, — а песня Нимы смолкла.

— О нет, — сказала Аник. Я едва узнал ее голос, таким он был безжизненным и тусклым. — Неужели зря…

Я снова мог видеть. Дорога обрывалась, тонула в песке. Волны разбивались о берег, текли вперед, стремясь поглотить дюны, — и откатывались, оставляя лишь белую пену. Рокот моря был тяжелым, осенним, гребни волн белели до самого горизонта.

Я родился возле моря. И потом мы приезжали сюда, с учителем и Нимой, и я собирал ракушки, принесенные прибоем. Я оставил их в доме учителя, когда ушел из Рощи. Должно быть, они и теперь там.

Но Рощи больше нет.

— Весь старый порт… — тихо проговорил кто-то.

Я понял, на что все смотрят.

К востоку, справа от нас, виднелась королевская дорога, — широкая и ровная, она спускалась к самой воде. Туда, где у людного причала всегда стояли корабли, где море всегда было пестрым от цветных парусов, а небо — от развевающихся флагов.

Я не видел ни одного корабля, ни одной лодки, — лишь каменные опоры и полуразрушенную пристань.

— Нам не на чем уплыть, — проговорила Аник. Ее голос был все таким же бесцветным, но твердым. — Мы должны вернуться и сражаться. Это все, что мы можем сделать.

Ветер бил в лицо, холодный и ясный, как ветер моих снов. Мне казалось, — стоит прислушаться, и он заговорит со мной.

Я знал, что делать.

Я спрыгнул на землю, сошел с дороги, повернулся на запад. Ноги увязали в песке, осколки ракушек царапали кожу. Но я был прав, он все еще ждал меня — корабль, который я помнил с детства.

— Мы тут играли, — тихо сказала Нима у меня за спиной.

Я кивнул.

Он лежал накренившись, наполовину погребенный в песке. В бортах зияли пробоины, рея торчала, как сломанная кость.

— Я верну его к жизни, — сказал я. Слова звучали как клятва. — Мы уплывем на нем.

Я пел еле слышно, замолкал, начинал снова, пытался влить песню в остов корабля. Мои ладони скользили по трухлявым планкам, — древесина пахла плесенью и сырым песком, но не рассыпалась от прикосновений. Как ему удалось пролежать столько лет здесь, у самой кромки прилива?

Песня сопротивлялась, не желала становиться кровью корабля. Когда я строил лодку, все было по-другому, — мелодия полета вливалась в звенящее, свежее дерево бортов, наполняла планку за планкой, дрожала, рвалась в небо. Я пел тогда не останавливаясь, много часов, и когда силы уходили и мерк свет — вспоминал всех, кто учил меня, и мог петь снова.

Мне неоткуда черпать силу теперь, только из своего сердца.

— Эли?

Я опустил руки и обернулся.

Лаэнар стоял у меня за спиной — я не заметил, как он подошел. Ветер трепал его волосы, слишком длинные, слишком черные. Он смотрел на меня так встревоженно и долго, что на миг я решил, что мои раны открылись и одежда в крови. Но со мной все было в порядке.

— Тебе нужна помощь? — спросил Лаэнар. — Что мне сделать?

Он стоял в полушаге, и воздух между нами звенел от песни его души — я слышал ее так же ясно, как там, в горах, где яд на время сделал мир прозрачным и отдал Лаэнара в мою власть. То, что я сделал с ним тогда — сильнее магии врагов. Они звали его, но не разрушили мою волю, Лаэнар ничего не вспомнил.

— Кто был этот человек? — спросил я.

— Какой человек? — Лаэнар вскинул руку, пытаясь заслониться от ветра.

— В Атанге. — Я зажмурился на миг. Атанг, площадь, волшебники и наше бегство — все это было так давно, тысячи лет назад. — Который позвал тебя. Ты ответил ему, назвал по имени.

Лаэнар покачал головой.

— Меня там никто не звал.

Я засмеялся.

Моя воля сильнее их магии, это так. Я все сумею, им не добраться до нас, мы уплывем.

— Вы с Нимой сможете мне помочь, — сказал я Лаэнару. — Когда я начну петь над кораблем. И потом, когда мы отправимся в море.

— В море… — Лаэнар отвернулся, взглянул на набегающие волны.

Они словно заворожили его: он замолк, стоял неподвижно, и воздух между нами стал холодным, льдистые искры страха плясали в нем.

Я не успел задуматься, не успел ничего решить, — мысль, бесцветная и легкая, сама метнулась от меня к Лаэнару.

Ты боишься моря, Лаэнар?

— Да. — Его голос таял на ветру. — Я всегда его боялся.

Песок хрустнул, выдавая шаги. Тин подошел к нам и спросил:

— Кого это ты всегда боялся?

Лаэнар вздрогнул, словно вырвавшись из сна, и возразил, горячо и быстро:

— Я никого не боюсь! Никогда!

Тин рассмеялся, ответил что-то, но я уже не слушал их.

Я столько раз пытался дотянуться мыслью до Нимы, но она так и не смогла услышать меня. «Ей не хватает сил, — говорил Зертилен. — Может быть, потом».

Почему мой пленник слышит меня, почему не Нима? Зертилен ушел от нас, кто теперь научит ее?

Горькая пустота захлестнула меня, и я знал — еще немного и ничего не смогу сделать.

Я повернулся к кораблю и запел.

Когда я замолчал, уже совсем стемнело. Некоторое время я сидел на песке, слушал шум волн, смотрел в ночное небо. Звезды расплывались перед глазами, превращались в сияющие реки, текли вниз, к горизонту, растворялись в море. Я пытался унять дрожь в руках, но они не слушались, и силы не возвращались ко мне.