Влада Медведникова - Предвестники Мельтиара

Но нас трое.

Вчера на побережье прилетела машина из города, привезла предвестника Эркинара. Одетый в белое, он казался бледным и хрупким вдали от зеркал и каменных сводов.

«Лаэнар уплыл, — сказал он. — Мы увидели его, он уже на Королевском острове».

«Уплыл? — повторил Мельтиар. Я была уверена — сейчас он ударит пророка или убьет. Но он только сказал: — Но вы показали мне время и место, здесь, а не за морем!»

«Он будет здесь», — кивнул пророк.

«Я должен увидеть Эркинара», — сказал Мельтиар и исчез в вихре темноты.

Ночью меня коснулась его мысль, лишенная слов, — Лаэнар вернется, все будет хорошо.

Я до сих пор не спросила ни о чем.

Мельтиар взглянул на каждого из нас, по очереди, долго, и сказал:

— Возвращайтесь в город. И не беспокойтесь — я все успею. Мое время еще не кончилось.

Темнота рассыпалась шквалом искр, обдала нас жаром, отняла дыханье на миг. И погасла — Мельтиар исчез, мы остались на крыше машины втроем. Я все еще слышала его слова, они не смолкали, опутывали сердце ледяными нитями.

Время… еще не кончилось?

— Что он сказал? — прошептала Амира. Ее радость стала теперь стеной тонкого стекла, звенела и дрожала, но не могла скрыть пропасть страха. — О чем он? Рэгиль, скажи, я вижу, ты знаешь!

— Я расскажу по пути, — тихо ответил Рэгиль.

Мы запрыгнули внутрь машины. Огни панелей замерцали, запели двигатели, мы разрезали небо. Мир мчался мимо нас: штормовое море и песчаные дюны, холмы и дороги, закатное солнце и гряда гор, вырастающая из-за горизонта. Мир вокруг стал одним ярким пятном, — я не могла смотреть по сторонам, я ждала, что скажет Рэгиль.

— Он уже это говорил. — Голос Рэгиля, такой спокойный и тихий, был словно исчерчен изнутри — так видишь следы молний за закрытыми веками, черные на белом. — И еще он говорил после битвы в столице: «Что бы не случилось, помни о цели, она важнее всего, победа важнее всего». И он говорил, много раз, что его время скоро кончится.

Я поняла — никогда прежде мне не было страшно. Лед звенел в моей крови, замораживал душу. И, пытаясь спастись от него, я сказала:

— Война закончится, наступит преображение. Он говорил об этом?

Рэгиль покачал головой.

— Я не знаю.

Парус раздувался над нами — серебристый шелк, наполненный ветром и волшебством. Я не слышал своего голоса, — он смолк еще на берегу, когда песня полета освободила корабль из песка, опустила на воду. Без единого звука и почти без сил, я пел. Море бросалось на нас, пыталось ворваться в пробоины, захлестнуть, разломать палубу, увлечь на дно трухлявые доски. И, не в силах забрать корабль, море затопило мою душу.

Моя жизнь утекала в песню, я не слышал себя и не видел, я стал тенью. Каждый порыв ветра, каждый удар волны грозили сбить меня с ног, — но я не мог замолчать. Иногда сознание возвращалось ко мне, и я видел Ниму. Она обнимала меня, ее тепло и солнечный напев вливались в мое сердце и стремились вверх, к парусам. Иногда я чувствовал на плече руку Лаэнара. Его сила была горячей и звонкой, и песня разгоралась, корабль поднимался над волнами, мчался быстрей.

Так продолжалось бесконечно — я терял силы, принимал и выплескивал их вновь вместе с песней и кровью души. С каждым разом волшебство проникало в корабль все глубже, ветер стал вторить ему и волны, — море уже не сражалось с нами, не пыталось задержать.

Я замолчал, отпустил борт, лег на мокрые доски. Палуба кренилась, небо качалось, ветер грохотал в парусах. Песня полета струилась по жилам корабля, ее повторяло море. Эти голоса звучали так прекрасно, я мог слушать их вечно. Сплетение мелодий влекло в сон, в глубину видений. Мой сумеречный ветер был рядом, я почти слышал его, — он звал, хотел сказать о чем-то важном.

Но моя душа была исчерпана, сердце — переполнено соленой водой, у меня не было сил окунуться в видения.

Я не хотел знать будущее.

Никогда этого не хотел. Я хотел летать, хотел сражаться, хотел прикоснуться к самому яркому и тайному волшебству. «Не уходи из Рощи, — говорил мне Зертилен. — Здесь есть все, что ты ищешь».

Мои глаза горели от соли.

— Смотри, я так многого добился, — сказал я, глядя в небо. — Ты гордишься мной?

— С кем ты говоришь? — спросил Тин.

Я ухватился за его протянутую руку, поднялся, перевесился через борт. Стальные волны мчали нас, пеной разбивались о борта корабля. Я смотрел, как поет и движется море, ни на мгновенье не остается неизменным.

— С моим учителем, — ответил я. Даже не оборачиваясь, я чувствовал присутствие Тина, и рядом с ним были другие люди — наверное, все подошли посмотреть, что со мной. Все, кроме Нимы и Лаэнара, я забрал у них слишком много сил. — Он погиб в Атанге. Его убили враги.

Тин прислонился к борту рядом со мной, — его сочувственные слова утонули в шуме моря и шквале моих мыслей.

Тогда, на площади, Кимри сказал: «Все волшебники здесь», — но многих из тех, кого я знал с детства, там не было. Сколько в Роще было таких, как Зертилен? Почему он попал туда, как туда попали мы с Нимой? Почему враги допустили это?

Должно быть, я забылся и произнес это вслух, — и один из ополченцев ответил мне:

— Да чтобы не было подозрений. Говорили же, что любой может прийти туда и учиться магии.

— Лучше бы все помнили то, что давно известно, — сказала Аник. Ее голос, сухой и резкий, крошился на ветру. — Все знали, что магия — искусство врагов. И позволили им жить в Атанге!

Магия подняла корабль, магия несет нас прочь от врагов, а ты все еще обвиняешь ее, Аник?

Но в этот раз я сумел удержать свои мысли, не произнес их. Они бились во мне как волны, распадались на соль и грохот.

Волшебство, песни, звук и свет, уходящий за пределы души, сияющий так пронзительно и ярко, — я не откажусь от этого никогда. Пусть никто в мире больше не будет учить меня, — я научусь всему сам. Я прикоснусь к самому сердцу волшебства, войду в сплетение песен.

— Нет ничего, — сказал я, — прекраснее магии.

Я обернулся, встретился взглядом с Аник. Усталая, как и все мы, в грязной одежде, с волосами, выбившимися из косы, — она смотрела на меня так же сурово и непримиримо как тогда, в деревне у подножия гор.

— Почему бы тебе не проследить за своими… друзьями? — спросила она и кивком указала на мачту.

Палуба качалась под ногами — один неверный шаг и сорвешься в проломы досок. Но на щиколотках неслышно звучали браслеты, удерживали меня, вели верным путем. Десять или двадцать шагов — такой долгий путь. У меня почти не осталось сил.

Как и у Нимы. Она сидела на груде канатов — Тин и ополченцы привезли их вчера из старого порта вместе с огромным рулоном шелка — сидела, обхватив руками колени, в полузабытьи. Лаэнар был рядом, стоял, прижимаясь спиной к мачте. Он был бледен, словно песня яда снова сжигала его, и смотрел в пустоту. Парус колыхался над ним как свод шатра.