Вера Огнева - Дети вечного марта. Книга 1

Шак привычно устроился на облучке. Отдохнувшие в княжеской конюшне лошади, бежали споро. Сзади тихо подсвистывал-подгонял свою пару собака. Девочки не проснулись. Или лежали, делали вид, что спят.

Маленькие, вы мои, — с нежностью подумал Шак, — я вас отсюда обязательно выведу. И покатим мы дальше. Будем жить. Зиму отсидимся где-нибудь. А весной — в новый поход. Пойдем на запад. Если, конечно, оттуда уберутся герцогские войска. А если не уберутся? Останется Аллор… жаль, там арлекины не в чести. К змеям на юго-запад тоже не сунешься. Есть еще северные гольцы. Никто из нас там пока не бывал. Туда заносит только по большой необходимости. Или в Камишер? Санька много хорошего рассказывал о своем княжестве. Будем ловить всяких тварей. Герцогу туда хода нет. Приживемся.

С самого въезда в Пелиноровы владения на душе лежал камень. Нехорошо было. Мрело где-то внутри: тут тебе не чистое поле обломится, а три буерака — первый крутой, второй топкий, третий горячий. Все как по писанному: убегаем, только пятки сверкают. Пару представлений, что ли, дать в попутных селах? Насчет выступлений князь особого распоряжения не давал. Забыл, должно быть. Он нам: "Как посмели?" А мы ему… если даст, слово молвить. Схарчат нас лютые медведики и косточек не останется.

Но не будем о грустном. Будем о… тревожном. Неизвестно, когда Санька вернется из пограничного рейда. Ну, предположим сегодня. Предположим даже, что он первым делом спросит у Пелинора о своих товарищах. А тот в ответ: дескать, уехали два дня назад. Обскандалились, обозвали всех, Саньку — тож, и смылись. Что коту думать? А зачем ему вообще думать, если уже теплая постелька приготовлена, стол ломится, и медвежушка от нетерпения вся розовая, как на иголках сидит. А в недалеком будущем — ого-го! — вровень с князем не каждый блудный кот встать сподобится. Гордись, скажет Пелинор и покровительственно обнимет.

Как все же ловко тогда Санька многоножку поддел. Чувствуется, хватка. И опыт, между прочим, тоже. Побывал парень в передрягах, а на вид кот, котом. Только лохматый.

Эд думает, что Сашка мутант. Мол, в приграничье вырос, нахватался разной дряни, которая через Рубеж прет и пошли у него волосы на голове расти до жуткой лохматости, а когти на руках до того, что и коню не зазорно такого кота стороной обойти. Но Эд забыл, что кот не урожденный камишерец. В речке его выловили! А того мы сразу не сообразили, — Шак от неожиданности дернул вожжами, кони встали, и он чуть не посунулся вниз головой с облучка, — что корзина, в которой Санькина приемная мамка, — дай ей Бог всяческого здоровья, — репу хранит, не могла плыть против течения. Как любит выражаться бродячий аристократ Эд: сие — против законов природы.

Единственная река, протекающая по Камишеру, брала свое начало где-то в Дебрях — где, никто не знал — и мела замечательную для тех место особенность: по ней никакая гадость в княжество не проникала. Камишерцы почитали ее священной и, упаси их человеческий Бог, никакую дрянь в нее сроду не бросали.

— Скот-то в ней купать можно? — иронично спросил Шак Саньку, не представляя, как жить возле реки, да бояться в нее плюнуть.

— А скот, он — чистый, — безмятежно отозвался кот.

Действительно, какая грязь может происходить от животных? По настоящему нагадит только человек. Или, — приходилось это признать, — аллари.

Тпр-ру! Шак второй раз чуть не улетел с облучка. Впереди в предрассветном тумане замаячил камень, стоявший у очередной развилки. Но срочно остановиться пришлось не по этому. На дороге, которая поворачивала к внутренней границе, расположился медведь. В тумане его громадная туша казалась еще массивнее. На черной морде красными угольками горели глаза. Медведь смотрел прямо в глаза Шаку.

— Что там? — спросил, подкативший Эд.

— Привет от хранителя границы.

Дайрен спешился, подошел. Медведь на дороге недовольно заурчал. В телеге завозилась Солька. Если проснется, не миновать новых слез. Судя по всему, косолапый имел приказ, только не пропускать. А раз так, нечего топтаться и думать, поворачивай, куда велено.

— Драться будем? — без всякого азарта предложил собака.

— А смысл?

— И последствия, к тому же. Одного мы с тобой как-нибудь уложим. Но тогда на нас вывалит целая свора.

— Сворами собаки бегают, — поправил Шак. — Медведи — семьями, господин ученый.

— А лошади — косяками.

— Лошади — табунами. Это рыбы — косяками.

— Утро, усталость, плохое настроение. Прости, брат, я все перепутал. Поворачиваем на восток? Пелинор, помнится, очень неодобрительно отзывался о своем тамошнем соседе. Стало быть, к нему он нас сейчас и загоняет. Чтобы, значит, чужими руками…

— А Саньке скажет: заблудились.

— Если тот спросит.

— Мы приехали? — подала из телеги сонный голос Фасолька.

— Спи, росиночка, — весело отозвался Эд. — Я тебя люблю. Мы отправляемся на пикник.

— Почему? — Солька подняла над бортиком, растрепанную, всю в закрытых бутончиках голову. — Ой! — Она увидела зверя и потянулась к волосам.

— Не стоит, — остановил ее Эд. — Пока все решается миром. Дальше твои цветочки еще могут пригодиться. Побереги.

Чмокнул красавицу в нос и одним прыжком взлетел на свой облучок. За его спиной каменюкой спала Цыпа.

Понадобились! Шак гнал во весь дух. Телегу подбрасывало на ухабах.

Давайте, мои родные! Ну, еще чуток. Оторвемся, я вас напою, оботру, накормлю овсом. Овса полные мешки. Давайте!

За спиной охнула Солька. Шак быстро обернулся. За телегой уже завивалась зеленая стена. Солькины цветочки на какое-то время должны были задержать преследователей.

Они заехали в деревню, пополнить запас овса. К чему отказывать себе в малом, решил Шак. Впереди были полные непонятки.

Всю дорогу, на каждой развилке, их ждал Пелиноров свойственник. Шак перестал уже останавливаться. Заметил впереди громоздкую бурую тушу — бери влево. Других направлений князюшка им не оставил.

Деревня встретила мирно. Накормили, напоили, овса продали и предупредили, что дальше к востоку лежит свежая плешь.

— Большая? — поинтересовался Шак у крестьянина.

— Да, не.

— Дорога в обход есть?

— Была, — поскреб в затылке мужик. — Как тебе сказать. Если по самому краю — может и проскочишь. Правее-то — трясина.

— А если свернуть на север и обойти плешь слева?

— Тама трудненько тебе придется. Тама одна тропочка-то и есть. Но по ней… места, слышь, плохие. А мало подальше — рубеж. Сквозь него не пройти.

Что там, слева, особенно плохого, от него так и не добились. Мужик крутил коричневыми шишковатыми пальцами кончик борозды, пекал, мекал, но толком объяснить не смог. Удалось выяснить одно: не все, кто уходил по той тропочке, возвращались назад. Известно — межевой лес. То ли само по себе там непотребство угнездилось. То ли соседушка подгадил. А в обход южной трясины вообще надо было сворачивать на предыдущей развилке. Мужик посокрушался, дескать, возвращаться теперь, вам.