Сергей Шуба - Поиски мира

В наступившей тишине она вдруг услышала тяжелое дыхание императора.

Снио Серый встал и низко поклонившись, взял левую руку Возариуса и поцеловал его перстень с блеснувшим кроваво рубином.

– Полно, полно, я знаю, ты предан мне и империи. А ты, – это относилось к деве, – проверь, правда ли то, о чем говорилось в послании. И если это так, то найди Зеркало.

– Да, ваше величество.

Возариус вновь посмотрел на Снио и равнодушно сказал:

– А не угостишь ли ты меня своим любимым вином, Серый? В этот вечер холод пробирает до костей на улицах.

– Конечно, ваше величество, – сегевел вновь откупорил фляжку.

Император сделал несколько глотков и вытер губы тыльной стороной левой руки.

– Как всегда – красное. Благодарю за заботу, Снио. Не надо меня провожать, я доберусь сам.

– Но ваше величество…

– Сам, я сказал, – Возариус стал подниматься по лестнице, оправляя на себе плащ. – А вы потолкуйте тут обстоятельно без меня, – он поднял люк и без видимых усилий выбрался из подпола. Алвириан и Снио посмотрели друг на друга. Наверху хлопнула дверь, тотчас же в квадрат проёма заглянуло чьё-то лицо. Серый поморщился.

– Чего ждешь? Ступайте за ним, только осторожно. Все.

Лицо тотчас скрылось, опустился люк, вновь поколебав пламя свечей.

– Ну вот ты и удостоилась чести видеть самого Возариуса Бесстрашного, – после недолгого молчания сказал сегевел. – Когда поедешь – будь осторожна, со всех концов империи доносят, что на дорогах стали появляться неведомые чудовища.

Тахиос сидел у стены, поджав ноги, и смотрел на посеченный деревянный щит, висящий на противоположной стене. Эту голую комнату молодой герцог выделил ему месяц назад, язвительно заметив, что своей усердной службой сирота может добиться чего-то большего. Тахиос собрал свой нехитрый скарб и перебрался в левое крыло замка.

В окно падал тусклый свет – день клонился к вечеру.

На коленях у Тахиоса лежала недавно вычищенная кольчуга, плотный кафтан свободно висел на плечах, пальцы оглаживали рукоять учебного меча. Несколько новых синяков пойдут ему на пользу, да. Научат быть быстрее и безжалостнее.

Он услышал, как лают псы, кричат стражи и скрипит подъёмный мост и насторожился. Возвращались вороны его величества – больше некому. Он поднялся, сбросив кольчугу на невзрачную кровать и выглянул в окно – во дворе на лошадях гарцевали Дэл, Броуги и их шайка. Тахиос болезненно усмехнулся, ослабив ворот кафтана, потер плечи и стал собираться.

Старый замок строили ещё в имперские времена, за тысячу лет до пришествия бенортов и потому Тахиос чувствовал себя немного своим в этих стенах. Он тоже пленник захватчиков, сирота, которого вытащили из грязи в услужение и для забавы. Хотя старый герцог, отнимая его у разъяренного менялы, наверняка думал преподать своему младшему сыну урок. Не вышло. Тахиос бесшумно шел, считая ступени. Его начали бить почти сразу – смуглокожий, хрупкого сложения, с черными глазами и черными волосами он отличался от завоевателей, семь поколений назад пришедших в эти земли и заставивших имперские легионы откатиться далеко на юг. Солдаты ушли, население бежало, но некоторые семьи остались. Они говорили на странном языке, и, казалось, теперь не принадлежали ни той, ни другой стороне. Анриакцы не помнили о них, бенорты в своей гордыне не замечали. Они и правда старались не привлекать внимания. Со временем у них даже сложилось поверье, что они были в этом городе всегда – особая каста, которая переживет всех. Тахиос был одним из них, из «забытых» – хотя не помнил ни отца, ни матери – его растила тётка.

Он не боялся темноты, и это помогло ему противостоять козням баронских сынков, состоявших при дворе герцога в качестве пажей и будущих рыцарей. Он мог пробраться по карнизу и, внезапно распахнув тяжеленные створки окна, швырнуть внутрь испуганную крысу, замотанную в плащ, или тлеющую головню, мог подстеречь в коридоре и неожиданно набросить мокрую тряпку на голову, повалить, а потом бить медным подсвечником.

Младший сын герцога, голубоглазый блондин Танкред, кривя полные, мальчишеские ещё губы, поощрял своего «питомца» в таких действиях, иногда сам участвовал в набегах и разрешал Тахиосу спать у его ложа подобно собаке.

Со временем Тахиос понял, что принадлежит чудовищу. Чудовище не любило ни отца, ни окружающих, завидовало двум своим старшим братьям – Отеру и Гильому, ненавидело их, ненавидело и свою мать – ниппиларскую дворянку, которую старый герцог пленил во время похода к Кантерберийским горам. Ещё чудовище было памятливо и мстительно.

Когда им разрешили брать в руки настоящие, только затупленные клинки, Тахиосу пришлось стать вдвойне осторожным в схватках. В какой-то мере именно эти схватки научили его балансу и изворотливости, хотя чудовище видело его насквозь – глаза невозможно скрыть, и презрительно смеялось над сиротой…

Тахиос шел, щурившись на факелы, попадавшиеся на пути слуги сторонились его. Он не оглядывался.

Танкред был в тронном зале, как сирота и ожидал. Он сидел за роскошным длинным столом черного дерева, а Броуги с Дэлом и вся остальная их свора стояла у другого конца. Стены зала были обшиты деревом, даже пол устелен дубовыми плахами и оттого здесь было теплее суровой зимой, чем даже в покоях герцогских сыновей. Впрочем, Отер, исповедуя суровый образ жизни, иногда спал с отрытым окном, и молодые служанки с благоговейным ужасом будили его, отряхивая снег с одеяла.

– И где же вы оставили его, мои верные псы? – спрашивал новоиспеченный герцог, облокотившись о столешницу и покачивая правой рукой с кубком.

Блестящие глаза его были устремлены на Дэла, который, уперев ножны своего короткого меча в скамью, сложил руки на рукояти.

Рыжебородый бродяга, невесть где прошатавшийся десяток лет, вернувшийся заматеревшим, покрытым шрамами свирепым бойцом ответил, растягивая слова:

– Аа на пригорке к самой высокой сосне прикололи.

Белое, с прозеленью вино колыхнувшись, потекло по блестящему кубку, закапало на стол, когда довольный герцог махнул правой рукой

– Садитесь, отведайте моего мяса. Эй! – мяса моим верным слугам! Пейте моё вино. Подать нам вина!

Невесело было в замке.

Тахиос посмотрел, как быстро снуют кравчие, стараясь скрыться от взглядов прихлебателей Танкреда, посмотрел, как ровно горят свечи на столе, как двигаются на скамьях грязные, заросшие щетиной люди и внезапно перестал опасаться их.

За спиной у Танкреда располагались два телохранителя и его мажордом – спесивый Ланье, который так боялся остаться в немилости, что лебезил и угождал молодому хозяину Бенорта как мог.

Пир был совершенно неофициальный – никаких приглашенных гостей, впрочем, после смерти Старого Герцога и его среднего сына – Гильома – в замке осталось не так уж много придворных.