Сергей Шуба - Поиски мира

Что же ты искала у Кесковита? Что же он хотел тебе передать?

Ночью он ничего не нашел. Никаких следов. Девушка исчезла. Он вернулся, осмотрел развалины, обнаружил люк и долго стоял над пустым сундучком, пока лучина не сгорела.

В замок Тахиос возвратился, когда первые чумазые мальчишки побежали с тачками, полными угля, по улицам, сипло выкрикивая:

– Кому камень горючий, камень горючий! Дрова, дрова!

У главных ворот замка подъёмный мост был опущен, но ворота закрыты и сирота постучал в калитку.

– А, это ты, – недовольно пробурчал привратник, и заскрипел засовом. – Всё рубишь руки честным людям.

Тахиос посмотрел через плечо на начинающий оживать рынок у замкового рва и снова стукнул сапогом в дверь.

– Поворачивайся, Нодли.

– Я-то повернусь. Повернусь. А Нарс тебя найдёт, помяни моё слово.

Скрипнула дверь и юноша оказался в надвратной башне, по привычке кинув взгляд на герсу, зашагал вперед. Сверху кто-то тихонько свистнул, увидев его из бойницы, Тахиос не обратил внимания.

Он шел по двору, глядя, как вьётся дым из кузницы, как бегают мастеровые, как прачки тянут тяжеленные корзины с бельём. Двор был грязный, огромный и казался полупустынным несмотря на всю эту суету. Сирота миновал вторые ворота и вошел в левое крыло центральной башни. Да, она была столь причудлива, что на первый взгляд казалось свечой, торчащей из четырёх пудингов. Только в свече было пятьдесят четыре ярда высоты, а каждый пудинг был четырёхэтажным и диаметром в двести футов. Наследие Анриака.

Добравшись до своей комнатки, юноша небрежно бросил в угол серебряные кубки и раздул жаровню. Нужно было немного поспать, переодеться и съесть что-нибудь. Странно, что в любом другом месте Тахиос не чувствовал себя в такой безопасности – ему казалось что весь мир знает, что он доверенное лицо Танкреда, приёмыш, выкормыш, преданный слуга. А он не мог уже видеть это чудовище, но не мог и покинуть его самовольно, спрятаться, разорвать свои узы. И от этого Тахиосу казалось, что он проклят.

Он вспомнил лицо Старика, когда тот в последний раз призывал своих сыновей. Всем было ясно, что он уже не встанет. Лежа на своей постели, с заострившимся носом, впалыми щеками и блестящими, живыми глазами на бледном лице он с трудом разлепил бескровные губы.

– Откройте окна…

Голос его был сух и похож на тихий шелест.

Гильом подошел и раскрыл створки окна. Стал виден весь северный край Алтутона и извилистые дороги, уходящие из-под стен в сторону Гремящего кряжа. Вороний грай донесся от Призамковой площади и умирающий правитель болезненно усмехнулся.

– Мои вороны прилетели проводить меня… Не все… не все… да… многих я отпустил прежде, многих… пережил…

Тахиос заметил, что Танкред с любопытством оглядывает Гильома с головы до ног. На слова своего отца он будто бы и не обращал внимания. Гильом пришел один, как и следовало, это младший, повинуясь какой-то прихоти заставил идти с собой приёмыша, цепко держа его за руку. В комнате, кроме них находился жрец Лига и старая борзая герцога. С тех пор как он заболел собака почти не вылезала из-под его кровати.

– Вы знаете, зачем я вас позвал… Ты, Гильом, примешь мою корону. Отер… пропал… Ульрика, недостойная… не приехала, хотя я и посылал за ней. Опасайся её… многие на севере… держат руку графа Мельдфандского, – герцог помолчал, собираясь с силами. – Танкред.

– Да, отец, – безразлично отозвался самый младший из братьев, проходя мимо Гильома к окну.

– Тебе я дарую запад наших земель… там… на границе с Ниппиларом… ты будешь…

– Что? – словно не веря своим ушам, чудовище обернулось к постели. – Запад? Граница с Ниппиларом? Кантебрийские горы? Я должен был обрести Юг, раз уж Ульрика сидит на Севере и мешает мне разобраться с Маркой!

– Не тебе… решать. Ты отправишься на Запад… Гильом, проследит.

Танкред кинул жгучий взгляд на брата.

– Гильом… я сохранял мир последние пятнадцать лет… Долго. Очень долго. Опасайся степи… они сильны и отбирают многие земли… и жизни… как когда-то я отбирал… Не верь империи – они всё помнят… За маркой стоит…

Стоит… – он захрипел.

– Отец! – Гильом кинулся к умирающему, толкнув Танкреда по пути, и припал к костлявой руке.

Движимый любопытством, Тахиос, до того стоявший в углу, сделал два шага и посмотрел на Старика. Голубые глаза остановились на сироте, и он мог бы поклясться, что старый герцог узнал его. Ужасным усилием воли, задрав к потолку седую бороду, умирающий выгнулся на постели, свободная правая рука приподнялась, указывая:

– Найдёшь…

Ещё миг, и Дрима Наорка не стало. Борзая тускло заскулила из-под кровати и заскреблась, будто не в силах выбраться.

Тахиос растерянно огляделся по сторонам. Он был уверен, что мертвый герцог в последний миг своей жизни указывал на него. Но никто не обращал на сироту внимания. Гильом даже не обернулся, чудовище исподлобья смотрело на беззащитную спину старшего брата, и в глазах его была тягучесть черной болотной трясины, что засасывает путников медленно, но верно. Лишь жрец бросил быстрый взгляд на Тахиоса, но потом отвлекся на мертвеца.

Юноша попятился и медленно вышел, прикрыв за собой двери. На него никто не обратил внимания. «Ты тоже станешь учить Танкреда. Будешь показывать, что не так в его сердце», – сказал Дрим Наорк, когда семилетний Тахиос, набравшись храбрости, спросил, почему его не отдали на расправу. Их разговора никто не слышал – он пробрался в спальню герцога по карнизу, а тот успокоил двух волкодавов, с рычанием бросившихся к ребенку, и прогнал стражу, заглянувшую в двери. «Что не так в его сердце».

Тахиос вспомнил и лицо Отера – жесткое, истинное лицо воителя. Он никогда не перечил отцу – просто уехал и проводил всё своё время на границе. Гильому же нравились красивые женщины, пиры и охота на оленей.

Сирота перевернулся на кровати. Когда Старик растерял своих сыновей? Когда стремился сберечь мир? Когда взял четвертую по счету жену? Когда выдал Ульрику не за сватавшегося герцога Эвранда, а за графа Мельдфандского – могущественнейшего человека в стране? Когда? Да и зачем думать об этом? Нет уже никого из этих людей, а по городу бродят зловещие слухи о нечисти, что шныряет по землям севера.

Тахиос хотел было сходить в храм, что располагался в южном крыле башни, но потом передумал. Сегодня не будет службы, они вообще стали редкостью в последнее время, а значит не будет красивой музыки и пения, которое он иногда любил слушать. Он снова подумал о деве – несмотря на то, как она унизила его, сирота не мог обозвать её даже сукой. Это был противник, заслуживающий уважения. Тахиос ещё раз проиграл свою схватку с ней – выпады, броски, эти насмешливые слова. Какие были волосы? Вроде – каштановые… губы, глаза… раздувающиеся ноздри. Её дыхание было ровным, руки – крепкими. Говорит по-бенортски…