Сурен Цормудян - Кровь королей

Как рассказал Кергелен, на арене проводились не только казни, но и бойцовские поединки, в чем-то схожие с рыцарскими турнирами, выступления лицедеев и жертвоприношения. Последнее тоже удивило Леона, ведь в Гринвельде живых существ не убивали в честь двенадцати богов уже несколько столетий. С тех пор как этот ритуал заменили платой верховным клирам Двенадцати.

– И что, у вас в Тассирии в каждом городе такая арена? – спросил вдруг Брекенридж, пораженный величием строения и многолюдьем.

– Нет, молодой господин. Только в крупных и в тех, через которые проходят торговые пути. Гибра небольшой город, но здесь пересекаются многие дороги, включая великую Гибракту.

Шум толпы остановил прафеций, встав с кресла и опять воздев руки к небу. Когда зрители притихли, он начал что-то говорить, и толпа время от времени одобрительно гудела. Фатис переводил, но Леону речь градоначальника быстро наскучила. Слишком много меда в славословиях божественному императору, его ниччару и прочая, прочая, прочая. Слишком много ханжества в порицании приговоренных. И слишком много заискивания в обращении к толпе. Прафеций говорил так, будто бы, устраивая представление, он заботится о людях, а не о себе самом.

Ниччар Залманарри по-прежнему был темнее тучи. Но что именно его гложет? То, что ему пришлось позорно уступить дикарям в присутствии гринвельдцев, или же то, что лопнувшая тетива не погубила наследника с севера?

Последние слова прафеция вызвали настоящую бурю, и, довольный собой, градоначальник уселся в кресло.

На арену, под рев толпы, через небольшие ворота стражники вывели пять человек в кандалах.

– За что их казнят? Надеюсь, не за кочан капусты? – тихо спросил принц у евнуха.

– Ну что вы, мой господин. За кражу не казнят. Разве только что-то или кого-то украли у его божественного величества. Или попытались украсть.

От слов раба у Леона по спине пробежал холодок. Принц украдкой посмотрел на евнуха. Ему что-то известно?

Однако евнух невозмутимо глядел на арену.

Только когда обреченные на смерть прошагали закованными в ржавое железо ногами в середину арены, Леон заметил, что там под небольшим слоем песка лежит основание огромной телеги. Очевидно, его положили заблаговременно, чтобы после казни вновь ядовитым дротом повалить чудовище.

Толпа неистовствовала, изрыгая проклятия. Свистки и дудки перекрикивали друг друга.

Стражники встали полукругом, держа наготове острые пики. Двое из них подошли к преступникам и принялись снимать кандалы. Затем приговоренных поставили на колени, и стражники попятились к воротам.

Как только стража покинула арену, шум толпы усилился и в пятерых смертников полетели гнилые плоды. Те старались защититься и встать с колен.

– О боги! – подался вперед Леон.

– Что такое? – обеспокоился сир Нордвуд. – Что ты там увидал?

– Взгляни на того преступника, – показал Леон. – Узнаешь?

Рыцарь пригляделся.

– Нет. А должен?

– Помнишь потешный бой? Тех, которым я даровал жизнь.

– Не всем, к слову, – хмуро заметил молодой Брекенридж.

– Бой-то я помню, – кивнул Нордвуд. – Но не лица. Я не подходил так близко, как ты.

– Фатис!

– Да, мой господин? – наклонился евнух.

– А ты помнишь? Ты же спускался со мной.

– Конечно помню. В крайнем справа я признаю одного из пленников.

– За что он приговорен к смерти?

– Позвольте, я выясню.

Кергелен снова поклонился и заговорил с людьми прафеция. Вскоре раб вернулся к речи на гринвельдском.

– Этот человек под покровом ночи проник в дом горожанина, престарелого и весьма почтенного ремесленника, который смолил днища на речной верфи. Преступник убил его и его жену. Надругался над их малолетней дочерью прямо на теле матери, а затем свернул бедняжке шею. Собрал все ценности и пытался бежать. Но его схватили.

– Откуда известно, что все это не дикая клевета?! – спросил Леон, пораженный рассказом.

– Вы сомневаетесь в нашем правосудии? – изумился Кергелен.

– Я тебе задал вопрос, а не просил задавать вопросы мне! – рявкнул принц.

– Простите, мой господин. В доме был еще один человек. Мальчик, их сын. Он успел спрятаться от преступника и увидел все его злодеяния.

Леон резко поднялся, сжав кулаки.

– Этот человек поклялся мне, что отправится на родину, не мечтая о мести и не преступая законов Тассирийской империи. Он поклялся наследному принцу Гринвельда! И он нарушил слово! Я сам хочу прикончить этого выродка!

Кергелен взял Леона за локоть.

– Ваше высочество, я прошу вас умерить свой гнев, – зашептал он.

– В чем дело?! – Принц резко отдернул руку. – Он дал мне клятву и нарушил ее! Я хочу его казнить!

В висках стучала кровь, лицо покраснело. Снова жажда схватки и крови. Снова пробудившийся зверь желал насытиться, и голос Леона вторил ему, если, конечно, это был не голос самого зверя.

– Мой господин, – шепотом увещевал Фатис, – его преступление разгневало весь город, и толпа желала разорвать его на части. Только после обещания прафеция прилюдно скормить негодяя дракону толпа передумала штурмовать тюрьму, где держали преступника. А теперь вообразите новость: убийца смог появиться в городе и совершить свои злодеяния потому, что вы оставили ему жизнь и даровали свободу. Вы этого хотите?

– Он прав, Леон, – вмешался Нордвуд. – Успокойся и присядь. Он сейчас ответит за все. Твой же дракон его и накажет.

Гринвельдский наследник вынужден был прислушаться к разумному совету.

– Пусть они подойдут ближе, – проговорил он, усевшись на свое место. – Это можно устроить?

– Зачем, Леон? – спросил Харольд.

– Я просто напомню ему о данном слове.

Фатис снова поговорил с людьми прафеция. Один из них крикнул что-то приговоренным. Они, пугливо озираясь, побрели к ложе.

– Почему они повинуются? – тихо, словно сам у себя, спросил Кристан Брекенридж. – Их ведь и так ждет смерть. Почему они послушно идут сюда?

– Надежда, юный господин, – отозвался Кергелен. – Они ведь еще живы. Значит, продолжают надеяться. А вдруг случится чудо и их пощадят?

– Глупо.

– Возможно. – Евнух пожал плечами. – Но, оказавшись на их месте, можно посчитать иначе. Если бы они не пошли, это значило бы, что они смирились с участью и желают умереть. Но они идут. Следовательно, хотят жить.

– Как и погубленные ими, – прорычал Леон, вставая. – Они тоже хотели жить.

Он подошел к парапету ложи и показал на клятвопреступника.

– Ты!!! – заорал принц, перекрывая шум толпы. – Помнишь меня?!

Фатис перевел. Осужденный долго и зло смотрел на Леона. Затем вдруг обреченно закивал.

– Хорошо, что помнишь! Сейчас ты умрешь! И я желаю, чтобы последние мгновения своей поганой жизни ты думал о попранной клятве!