Сурен Цормудян - Кровь королей

Из-за страхов за Роберта после кровопускания и суматохи приготовлений никто не заметил, что клир Деранс Ментан не выкинул из чаши кровь лесного короля, а перелил ее в отдельную склянку…

Зрение сузилось настолько, что казалось, весь мир превратился в длинный коридор, где не разойдутся и два человека. Все, что было справа или слева, представляло собой то ли пустошь, то ли бездну. Бездна была и внутри. Бесконечная и всепоглощающая. И из бездны показывались горе и гнев, как акула выныривает из воды, чтобы сомкнуть челюсти на замешкавшемся альбатросе.

Весь мир – это каменная дорожка. А теперь весь мир – это ворота дворца. В голове Леона не оставалось места для вопроса, почему у дверей нет стражи. Ее просто нет. Есть цель. И цель эта за вратами. Руки толкнули их, и врата отворились. Большой зал. Тот самый, где был пир в честь прибытия послов в Тассирию. Боль усилилась: на пиру он впервые увидел прекрасные глаза Инары.

Никого. Горит несколько факелов. Он пересек пустой зал. Ступеньки, арка, поворот налево, поворот направо. Снова ступеньки. Длинный коридор. Здесь факелов куда больше. Мраморный пол в клетку. Оранжевые полотнища и лепнина на потолке. Так сейчас выглядел для него весь сущий мир. Ничего больше. Ни империи, ни Срединного моря, ни Гринвельда… Весь мир – не Чаша Первобога, а две стены, мраморный пол, факела, полотнища, потолок. И большая золоченая дверь. У нее – двое «безмолвных». Охранители императора. В руках – бирганы, мечи с двумя клинками. Что они подумали, увидев в столь поздний час посланника из северной страны?

Леон продолжал шагать, оценивая расстояние до «безмолвных». Подмечая, как они держат мечи. Руки наверняка устали. Все тело затекло. Стоят и мечтают о том часе, когда придет смена и они отправятся спать. А он – одержим жаждой крови…

Бирганы они держат так, что кончик верхнего клинка находится на уровне плеча. Значит, должно получиться. Хотя бы с одним стражником. Они все ближе. Десять шагов. Девять. Пять. Они уже чувствуют неладное. То, что посланник явился ночью, пару мгновений назад было для них лишь странностью. Но сейчас они видели его глаза…

Взмах руки – и дар Гибры рассек глотку первому стражнику. Выронив бирган, он схватился за горло, и между пальцев потекли струи крови. Рука Леона продолжала движение. Пока не опомнился второй…

Опомнился. Бирган пришел в движение. Стражник приподнял его и одновременно закрутил по кругу слева направо, мгновенно превратившись в смертоносную мельницу. Леон вовремя остановил руку. Иначе она, отсеченная по середину предплечья, упала бы сейчас на мраморный пол. Лезвие биргана рассекло воздух в полудюйме от дарственного клинка. Привычным приемом было бы пнуть стражника между ног, но крутящийся бирган отсек бы и ногу.

Леон сделал выпад, как только лезвие вращающегося биргана просвистело возле лица «безмолвного». Клинок вошел в левый глаз по рукоять. Немедленно руку назад!

Стражник оказался не столь уж безмолвным. Он взвыл, но тут же упал замертво.

В сузившемся мире Леона появились первые мертвецы. Принц вытащил клинок из черепа стражника и навалился всем телом на дверь. Она легко поддалась. Двери покоев императора не запирались. Зачем, если их день и ночь сторожат «безмолвные»?

Теперь весь сущий мир – это огромная опочивальня Шерегеша Двенадцатого. Пол устлан дорогими коврами, на стенах красочные росписи. На одних битвы, на других император на троне в окружении девиц, все облачение которых составляют украшения из золота и каменьев. Причем золото и камни были настоящие.

Постель необъятных размеров. Сюда могли бы лечь все императорские жены и наложницы. Но сейчас была лишь одна. Полностью обнаженная, она испуганно глядела на незваного гостя, одной рукой прикрывая налитые груди, другой – лоно. Сам Шерегеш тоже был голый и даже без парика. Оказалось, император так же лыс, как раб Кергелен. Похоже, крик второго стражника разбудил их или прервал соитие. Император судорожно дергал обеими руками за плетеный шнур, свисавший с потолка. Наверное, пытался кого-то вызвать, но звона колокольчика слышно не было. Почему?..

Молодому принцу с севера было плевать. Он был у цели. Осталось лишь одно…

Забрызганный кровью, пылающий ненавистью, Леон двинулся с обагренным ножом к постели. Голая девица бросилась на пол и схватила принца за ноги, что-то вереща на своем языке. Он с силой высвободил одну ногу и пнул тассирийку. Та откатилась в сторону без чувств.

Шерегеш, сидя, пятился по простыне к стене около ложа. Только сейчас Леон заметил, что там на большом ковре развешено оружие. Боевые топоры с позолотой и рукоятками из самых дорогих пород дерева. Мечи прямые, мечи кривые, бирганы. Покрытые искусной резьбой и драгоценными камнями. И… Тот самый гринвельдский меч из темной корсарской стали с золотыми прожилками. Перекрестье украшено изумрудами и рубинами, навершие – из мамонтовой кости. Этот меч Леон преподнес в подарок императору, прибыв посланником мира в Тассирию. Меч, носивший в Гринвельде имя Гнев Богов. Но прежде чем подарить императору, его переименовали в Миротворца.

Император в ужасе отползал, что-то бормоча. Леон успел немного освоить тассирийский. Но безумие вычистило разум, оставив место только для скорби и жажды крови. Слова императора имели для него не больше смысла, чем блеяние овцы.

Леон схватил его за ноги и стащил на пол. Затем что было силы пнул в живот. Император захрипел, согнувшись пополам.

– Ты знаешь, зачем я здесь, мерзкая жаба? – прорычал принц. – Что, не понимаешь моих слов? Ну так я скажу одно слово, которое на всех языках звучит одинаково, – Инара! Ты обладал ею! Она была твоей вещью! А я даже не знаю запаха ее волос! Мы стояли рядом лишь в наших мечтах! Скотина!!! Я бы отдал тебе жизнь в обмен на ее свободу! Но ты решил убить слабую, беззащитную девочку!!!

Леон запрыгнул на постель, дошагал до ковра и сорвал Миротворец.

– Ты недостоин обладать этим оружием, поганое отродье! Я верну ему настоящее имя! Гнев Богов!!!

Шерегеш вытянул руку в защитном движении, когда посланник мира занес меч. Лезвие попало между средним и безымянным пальцем императора, расщепив руку до локтя. Шерегеш заорал от неописуемой боли. Меч вновь поднялся, и Гнев Богов обрушился на его голову. Затем еще и еще. Брызги крови на лету ловили блики от свечей. Крики Шерегеша давно стихли. Но не стихло яростное рычание убийцы, из нутра которого будто вопил тиранодракон. От головы императора ничего не осталось, но Леон не останавливался. Он рубил тело так, словно боялся, что тот может воскреснуть. Но его божественное величество император Тассирии Шерегеш Двенадцатый оказался таким же смертным, как и все. Как пленник, которого убил Леон в потешном бою. Как клятвопреступник, которого скормили пешему дракону. Таким же смертным, как Инара…