Пенни Хэнкок - Проклятие темных вод

— Тормози! — Парень перекрикивал ветер, плеск воды о борта плота, грохот и рев моторов проходящих мимо невидимых нам судов (в сумерках нас невозможно было заметить из их ярко освещенных кают).

— Сунь весло в воду и держи крепко или… О черт, черт!

Я быстро опустила весло в воду. Плот развернуло вправо.

Наконец нам удалось заплыть под пристань. Была это моя заслуга или воля реки — не знаю. Здесь царили другие звуки. В темноте гулким эхом отдавались капанье и бульканье. Когда Себ заговорил, голос его рикошетил от стен.

— Ух! Я уж думал, нам крышка. Все, спасены! Соня, бросай веревку. Привяжу нас.

Он захлестнул веревку за сваю, встал на качающемся плоту и растопырил руки с таким бравым видом, будто не испытал только что несколько мгновений ужаса.

— Что дальше? — спросила я.

— Есть несколько вариантов. Первый: ждем отлив и топаем на берег пешком. Второй: лезем по трапу наверх и едем домой на автобусе. Третий: разворачиваемся и гребем обратно. Четвертый: я поднимаюсь по трапу, а тебя оставляю на плоту, чтоб посмотреть, как ты будешь выбираться.

— Только не последний вариант! Себ, пожалуйста! Я замерзла, тут страшно, опасно…

— С чего опасно-то?

— Себ, пока мы болтаем, «Тамаса» тонет. Нас никто не увидит. Вода поднимается. Плот просто расплющит о причал!

В темноте я видела только силуэт любимого, поэтому не была уверена, пожал он плечами, улыбнулся или просто проигнорировал мои слова, но Себ вдруг подогнал плот к одной из свай с железным трапом и стал карабкаться по нему.

— Вернись! Не бросай меня здесь!

Он обожал вот так где-нибудь взять и бросить меня. Не ведала я тогда, что еще не испытала этого в полной мере. До конца.

Плот все вертелся да прыгал вверх-вниз на мелких волнах. Он был привязан, поэтому я знала, что его не унесет вверх по реке или, еще хуже, вниз, когда прилив выдохнется. Я осталась одна в темноте. Вокруг — плеск поднимающейся воды о сваи. Что же делать, если прилив не оставит воздуха между мной и причалом? Да и «Тамаса» уже погрузилась ниже ватерлинии. Совсем скоро плот затонет, и мне останется только держаться; постепенно руки мои ослабеют, я разожму пальцы и погружусь в темную пучину настоящей Тамасы, слишком замерзшая и обессиленная, чтобы выплыть. Значит, надо идти за Себом. Но речной холод уже заполз в меня. Зубы стучали беспрестанно. Я попыталась ухватиться за трап, но покачнулась, не успев выпрямить ноги, и едва не вывалилась за борт.

После четырех или пяти попыток подтянуться, не в состоянии найти хоть какую точку опоры, я шагнула с «Тамасы», которая все крутилась, уходя под воду, — и сдалась. Я едва могла пошевелить пальцами, и руки уже не слушались.

А Себ ушел. Я сидела на том, что осталось от нашего плота, завернувшись в плащ и подтянув колени к подбородку. Было отчетливо слышно, как где-то у стены возятся и пищат крысы. Я опять громко позвала спутника. Он не ответил. Представила его в тот момент: удобно расселся в каком-нибудь пабе, заказывает светлое пиво — Себу всегда продавали алкоголь, несмотря на возраст. И тут я почувствовала знакомый яростный натиск протеста, и зависти, и острого желания, которые он почему-то всегда во мне будил.

Вскоре пришлось решать неотложные проблемы. «Тамаса» определенно тонула. Корма — дальняя от меня часть нашей конструкции из больших кусков пенопласта, которые, по идее, должны были держать суденышко на плаву, — начала уходить под воду. Я бы и не заметила этого в темноте, если бы луч сверху не осветил дальний конец плота. Сапоги нахлебались воды; я попыталась их стянуть. Затем вдруг в уши ударил рев мотора, «Тамаса» опасно поднялась… Последнее, что я помню: ослепительно-белый свет заливает глаза, меня обхватывают большие, сильные черные руки.

Очнулась в полицейском катере, чей прожектор меня и ослепил. Себ ушел домой. Не уверена, что он унизился до того, чтобы позвать полицию искать меня. Знай я тогда то, что знаю сейчас, поняла бы, что парня в тот момент наказали очень-очень легко. Выговор. Запрет выходить из дому один день. Только и всего. До следующего раза.

В правой руке, которой я рассеянно поднимала и бросала камешки, сидя на бетонном блоке, вдруг оказывается гладкий цилиндр. Опускаю глаза и вздрагиваю: кость. Припоминаю давние уроки анатомии. Если не ошибаюсь, это часть запястья человека. Испугавшись, бросаю ее и вижу, что среди кусочков мела, гальки и подошв от башмаков там и сям лежат кости: потолще и пустые внутри, короткие, похожие на пальцы; многие почернели на концах, словно обугленные; одна или две отрублены наполовину, с зазубринами, словно их дробили. Начинается прилив, летит ветер с реки, и берег наполняется свистом и плачем беспокойно ворочающихся предметов: стоны и скрипы, скрежет и стуки, словно сама Темза требует к себе внимания.

Поднимаю голову и вижу, что не одна. В мансарде одного из домов прибрежной аллеи стоят люди и смотрят вниз, на меня. Поднимаюсь и, объятая безотчетным страхом, спешу назад, к ступеням причала.

Суббота

Соня

Дома я беру старый переносной CD-плеер (Кит пользовалась им, когда была подростком), стопку дисков и айпод. Только собираюсь вернуться в гараж с подарками, надеясь возвратить Джезу лучшее расположение духа, как с вокзала возвращается Грег. Он входит в гостиную, распахнув руки, с дурацкой мальчишеской усмешкой на лице.

— Ну наконец-то мы одни! — восклицает муж, а потом подходит и кладет руки мне на талию, прижимается сзади носом к моей шее и начинает целовать ее. — Положи ты эти диски. Сейчас не время для уборки, — шепчет в ухо.

Я вырываюсь.

— Соня, ну пожалуйста, не надо подниматься, здесь лучше. Пусть для разнообразия все будет стихийно. Тут же больше никого нет! Черт возьми, мы можем делать все, что захочется…

Грег часто дышит — догадываюсь, всю дорогу от Юстона он думал только об этом и летел во весь опор. Муж снова прижимается ко мне; что-то твердое прикасается к моему бедру. Он оттягивает ворот моего топа и засовывает руку под лифчик. Рука горячая и чуть липкая.

— О Соня, я так скучаю по тебе в командировках! Все время прокручиваю в голове сцену: ты здесь одна, в черной юбке и чулках, пытаешься делать что-то по хозяйству, а я вхожу и беру тебя прямо в гостиной…

Делаю вид, что слова мужа меня забавляют, отталкиваю его, выдавливая из себя смех.

— В моей фантазии у тебя в руках щетка для обметания пыли, ты полируешь мебель, я вхожу и беру тебя…

Я едва не разражаюсь грубым хохотом — «Щетка для обметания? Да я ее в жизни не держала!» — но чувство юмора исчезло.

— Извини, не могу. Не здесь. Не в этой комнате.

— Расслабься! — шепчет он. — Расслабься и наслаждайся!