Эрлик в тумане

— У военных снимки обновляются раз в год? — спросила она.

— Да, но этот старше. Я был в отпуске.

— Смотрите. — Она увеличила снимок, но Ганзориг знал его и не видел отличий от себя сегодняшнего. На фотографиях он всегда выходил хорошо. Здесь он смотрел прямо, уверенно, и в его представлении выглядел именно так, как должно выглядеть адмиралу.

Из ящика стола Ева достала небольшое зеркало и вручила Ганзоригу. Несколько секунд он смотрел то в зеркало, то на свою фотографию, и, наконец, сказал:

— Не понимаю. Что я должен увидеть?

— В том-то и дело, что так вы не заметите отличий. Здесь наш мозг работает особым образом — он воссоздаёт наше представление об окружающей среде и нас самих на основе того, как мы привыкли себя видеть до входа в аномалию. Но на самом деле — если это «самое дело» вообще есть, — всё здесь совсем не такое, каким выглядит. Это обман восприятия.

Она взяла зеркало из рук Ганзорига и поднесла к экрану компьютера, повернув так, чтобы адмирал мог сравнить фотографию со своим отражением рядом с ней.

— А теперь смотрите внимательно, — сказала она. — Примерно через минуту вы начнёте замечать разницу. И честное слово, я не знаю, что вы там увидите.

Он никак не мог совпасть с самим собой. В нём продолжали жить воспоминания о частях, с которыми ненадолго объединилось его сознание, следы мучительной свободы от плотной материи, ощущение собственной протяжённости, такой огромной, что преодолеть её могли только многие поколения людей. Он снова сидел в медотсеке, теперь другого корабля, и даже не пытался вернуть себе прежнюю целостность. Всё вокруг утратило старые смыслы и обрело новые, непонятные. Человеческие поступки и происходящее с ним несли значения, которые он больше не мог разгадать.

Через два дня Ева отпустила Вальтера, и он неохотно покинул медотсек. Братья пытались вытянуть из него как можно больше информации, но никакие стимуляторы не смогли заставить его объяснить то, что он пережил и продолжал переживать. Он и в самом деле был похож на калейдоскоп, который ненадолго собрался в гармоничную структуру, а потом рассыпался на отдельные разноцветные стёкла, и его единство, его рисунок, остались только в нечётких воспоминаниях и смутных ощущениях. Вальтер сидел в каюте, тосковал, не зная, сможет ли теперь жить в таком разобранном состоянии, но в конце концов мир его одолел, а простая физиология вернула к привычной реальности.

Оказавшись на своём корабле, Ганзориг собирался быстро миновать палубу с лабораториями, где трудились физики, и уединиться в каюте, не желая никого видеть, однако прямо перед своей дверью обнаружил спящего гепарда. Зверь лежал на боку, растянувшись во всю свою немалую длину; кончик его хвоста подрагивал, лапы слегка шевелились, как у кота, который видит сон. Ганзориг остановился. Он подумал, что Кан, пожалуй, обрадуется новой загадке. Рано или поздно им всё равно придётся об этом говорить, так почему не сейчас?

— Подъём, помощник, — негромко произнёс Ганзориг. Гепард поднял голову, зевнул, лениво сел, потом потянулся и прочертил когтями по полу глубокие борозды.

— А вот это лишнее, — недовольно заметил адмирал и вошёл в каюту. Кан последовал за ним.

Рассказ Вальтера его заметно разочаровал, а интерес к Соседям ослаб после увлечения туманом. Но открытие Евы и правда привело Кана в восторг.

— Это потрясающе, — сказал он, когда Ганзориг объяснил, что происходит с их восприятием в аномалии.

— Это жутко, — попытался осадить его адмирал. — После того, как капитан Ормонд себя увидел, он почти не выходит из каюты.

— Я завтра же пойду к Еве! — воскликнул Кан. — Но вы ведь не собираетесь запираться?

— Нет. Всё равно меня никто таким не видит.

— Интересно, этот эффект распространяется на вещи? — пустился рассуждать Кан. — Что если «Грифон» выглядит теперь, как «Летучий Голландец» — разодранные паруса, гнилые доски, мёртвые чайки на палубе, пробоины в трюме, экипаж мертвецов… Если есть фотографии корабля до входа в аномалию, было бы здорово их сравнить.

Такой энтузиазм слегка поднял настроение адмирала, хотя перед глазами всё ещё стояло его отражение, которое он надеялся как можно скорее забыть.

Саар скучала без него и злилась на себя за это. Твёрдо решив общаться с Каном только по делу, она выдержала всего две ночи и на третью, смирившись и ругая себя за слабоволие, отправилась на «Эрлик». Но говорить с ним ей не хотелось, и он не нарушал их молчаливого договора вплоть до ночи после эксперимента с Вальтером.

— Адмирал смотрел на себя в зеркало, — таинственным шёпотом сказал он ей на ухо в момент, когда она хотела вовсе не выслушивать истории. — Знаешь ли ты, что мы похожи на экипаж «Эрлика»? Что мы — жуткие уроды с гнилой кожей и струпьями, лысые, опухшие, или наоборот, тощие, как кочерга. Нас покрывают язвы и бубоны, словно больных чумой…

— Прекрати! — не выдержала Саар. Он довольно рассмеялся. — Что на тебя нашло?

Но Кан не ответил, отложив удовольствие от рассказа на потом. Когда они устали от секса, он продолжил:

— Всё здесь только кажется. Мы галлюцинируем. Мозг нам врёт. Он показывает то, чего на самом деле нет. Мы видим себя такими, какими были до входа в аномалию, но мы изменились. Очень может быть, что «Грифон» тоже изменился. Может, он, как и «Эрлик», полон какой-нибудь гадости, покрыт грибками или колониями бактерий, а мы это не воспринимаем. Зайди к Еве, она тебе покажет. Ганзориг вчера впечатлился.

Саар закуталась в одеяло и посмотрела на Кана.

— Тебе это нравится? — спросила она. — Нравятся те несчастья, которые происходят с нами, которые случились с экипажем «Эрлика»?

— Приключения — вот что мне нравится. Странные события. Многомерные пространства и чёрные дыры. А несчастья — побочный эффект приключений.

— И тебе совсем не жаль людей?

— О, только не говори, что тебя интересуют люди! — воскликнул Кан. — Ты посвящена Сатурну! Я знаю, что это. Ты убила больше человек, чем я видел в своей жизни, так что не стоит взывать к моей жалости — из твоих уст это звучит как насмешка. — Он с улыбкой наблюдал, как Саар медленно садится на постели, не сводя с него глаз. — Но именно поэтому я тобой восхищаюсь. То, что ты делаешь… Ты самая удивительная женщина из всех, кого я встречал!

Он понимал, что провоцирует её, и она действительно разозлилась, но потом вдруг склонила к нему голову и тихо сказала:

— Ты тоже в этом участвуешь. Вносишь свой вклад. И немалый.

— Знаю. Мне нравится разрушать людей. Как и тебе, Саар. Разница в том, что меня таким воспитали, а ты выбрала это осознанно. Но я не хочу иной судьбы. А ты?

Саар молча легла и удобно устроилась рядом с ним. Ей даже не пришлось делать вид, будто она не поняла, что Кан имеет в виду. Подобные вопросы она умела не слышать и давно не искала на них ответов.