Наталия Осояну - Звёздный огонь

— Мы сейчас к ней отправимся, — сказал оборотень, легко обнимая целительницу за плечи. — Возьми себя в руки. Ничего ещё не кончилось, но твои услуги обязательно понадобятся. Я стянул у Корвисса вот это… помнишь? — он показал ей флакон, наполненный прозрачной жидкостью, и лицо Эсме просветлело. — Идем, нам пора!

Она послушно последовала за пересмешником, но остановилась, сделав всего шаг.

Впереди стоял Змееныш.

— Я тебя знаю… — растерянно проговорила целительница. — Ты…

— Нет времени на объяс-снения, — сказал он. — Отложим их… н-на завтра?

Эсме была не в том состоянии, чтобы сопротивляться или спорить, поэтому она просто кивнула и позволила оборотню увести себя. Змееныш стоял неподвижно, наблюдая за каждым движением, каждым жестом целительницы; когда Амари приблизился, он вдруг проговорил:

— Передашь Крис-стобалю мою благодарнос-с-сть.

— За что? — удивился бывший юнга.

— Он знает, — хмыкнул Змееныш. — И ещё скажи, что если он её не убережет, я вернусь и отомщу. Меня не ос-становит Великий ш-шторм, а его не с-спасет иное пламя. Ты скажешь? Не испугаешься?

— Нет, не испугаюсь, — ответил Амари, и это была чистая правда.

Они вновь бежали, полагаясь теперь не на указания Змееныша, а на собственное чутье, которое подсказывало путь к «Невесте ветра», и вновь сражались. Теперь было сложней из-за Эсме, но в то же время её присутствие придавало им сил.

А потом лабиринт дворцовых коридоров закончился, и они оказались снаружи.

— Смотрите, это Джа-Джинни! — крикнула Эсме, указывая вверх. Была глубокая ночь, и они ни за что не заметили бы черного крылана в темном небе, если бы не его ноша — что-то белое, большое. Джа-Джинни летел тяжело, низко, и они все пятеро застыли, наблюдая. Невесть откуда возникло предчувствие беды — и беда случилась.

В одном из окон северного крыла что-то полыхнуло — раз, другой.

Крылан упал.

«Невеста ветра» издала низкий рык, а Кристобаль Фейра, внезапно ощутил, как одна из связующих нитей туго натянулась и лопнула.

Ему не хотелось верить, что это та самая нить.

— Джа-Джинни! Джа-Джинни! Нет, нет, нет, НЕТ!!!

Когда они подбежали к тому месту, где рухнул на землю человек-птица, Лейла уже пришла в себя и ползала на коленях рядом с ним, волоча за собой сломанное крыло. Запрокинутое лицо Джа-Джинни побелело, из угла рта стекала струйка крови, а рана на груди не оставляла сомнений в том, что способности Эсме будут совершенно бесполезны, потому что она не умеет воскрешать мертвецов без сердца.

— Нет… — выдохнула целительница. — Я тебе этого не позволю…

И прежде, чем кто-то из них успел хотя бы осознать, что происходит, она до дна осушила флакон со снадобьем, столь удачно прихваченный Хагеном из лаборатории.

— Сумасшедшая, ты умрешь! — закричал Умберто, бросаясь к ней, но было уже поздно: руки Эсме окутались черно-золотой пылью, а лицо превратилось в бесстрастную маску. Лейла, увидев это, молча отодвинулась и замерла, устремив на целительницу немигающий взгляд, полный мольбы. Хаген выругался, швырнул на землю свою саблю, а Амари вдруг ощутил, что желание сражаться и прорываться на волю исчезло, как исчезает последний луч солнца на закате. Он чувствовал себя совершенно пустым, высохшим и не способным на какие-то чувства.

Ему не нужна была свобода, добытая такой ценой.

— Кузнечик! — вдруг позвал Паоло, и принц не сразу понял, что тот обращается именно к нему. — Ты заметил на груди у Звездочета… ш-ш-ш… круглый медальон на цепочке?

— Да, — ответил Амари, машинально отметив про себя, что Змееныш уже не впервые называет своего бывшего хозяина Звездочетом. — Это что-то важное?

Паоло проигнорировал вопрос.

— Сумеешь его сорвать?

— Он мне не позволит, — сказал принц, качая головой. — Точно, не позволит.

— Я отвлеку, — Змееныш прищурился. — А ты срывай. Не забудь, о чем я просил… и, пожалуйста, будь с ней добр. Она хорош-ш-шая.

Едва он успел договорить, как раздался тонкий свист и Умберто рухнул навзничь со стрелой в спине. Если бы он за миг до этого отошел в сторону хоть на шаг, стрела попала бы в Эсме. Паоло кинулся на принца, повалил его на землю, и Амари едва успел заметить, что невидимые стрелки больше ни в кого не попали.

Ему было жутко от того, сколь простой и безжалостной оказалась смерть друзей.

— Сдавайтесь! — раздался голос Эйдела Аквилы. — Вы окружены!

Стало тихо. Сердце Амари билось просто оглушительно, и он, вслушиваясь в это звук, не сразу почувствовал довольно-таки чувствительный тычок под ребра, которым наградил его Змееныш. «Позови, — раздался еле слышный шепот… или, может быть, ему померещилось? Зрачки желтых глаз расширились, в них отражалось перепуганное лицо маленького принца. — Позови…»

— Отец! — крикнул он. — Ты здесь, я знаю! Покажись!

— Ваше Высочество… — Эйдел ненадолго умолк. — Идите к нам, сюда!

— Пусть Капитан-Император сначала выйдет из укрытия! — тотчас же ответил Амари. Хриплый голос едва повиновался, грозил вот-вот исчезнуть окончательно. — Я хочу его увидеть!

Он лежал на земле, придавленный тяжестью Змееныша, и вдыхал резкий зеленый запах… ох, три тысячи кракенов, это же клумба! Одна из тех, вдоль которых днем постоянно прогуливаются нарядные парочки, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться цветами. Принц протянул руку и нащупал посреди переплетения сломанных ветвей розу. Цвет её в темноте был не виден, но он знал — красная.

Он сжал шипастый стебель так, что стало больно до слез, и в этот миг послышались осторожные шаги, а вслед за ними и голос:

— Я здесь, мой мальчик.

Сколько в этом голосе было любви…

Змееныш прыгнул, словно был туго натянутой пружиной, но лучники тоже не оплошали, и в полете его пронзили сразу три стрелы. Всё же полукровка почти сумел завершить свою самоубийственную авантюру: он рухнул на землю рядом с Аматейном и, качнувшись, привалился к коленям бывшего хозяина. Капитан-Император, помедлив лишь мгновение, наклонился и одним резким движением сломал ему шею.

Этого мгновения Амари оказалось достаточно.

Медальон лег ему в ладонь, обрывки цепочки скользнули на землю. «И всё? Ради этой вот безделушки он пошел на смерть?» Ответа не было, но принц вдруг ощутил некое странное присутствие — как будто тень «Невесты ветра» за спиной вдруг разделилось, и вместо одного фрегата его теперь звали сразу два. Если бы всё это происходило в иной обстановке, Амари бы понял, что произошло, а сейчас он окончательно утратил способность размышлять и мог только смотреть на драгоценность в своей руке, словно блики на гладкой поверхности его заворожили.

Краем глаза он заметил неподалеку зарево и подумал: «До рассвета ещё далеко».