Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — грандпринц

Он смолчал, из-за спины выдвинулись и растопырились в обе стороны крылья, по два с каждой стороны.

— Ладно, — сказал я, — среднего. Подумаешь, ко мне и шестикрылые серафимы возлетывали.

Он поморщился.

— Не слишком ли заносишься?

— Чего? — спросил я. — Я тебя звал, что ли?..

— Ты должен выказывать почтение, — сказал он нравоучительно. — В любом случае. Разве человека не учили вежливости?

Я выпрямился, смерил его взглядом с головы до ног, стараясь посмотреть сверху.

— Не понял… ты с темной стороны, так какого почтения ждешь?.. Я, если хочешь знать, на стороне твоих противников, если ты как бы все еще не понимаешь. Это я так, на всякий случай. Дабы ты не лелеял.

Он полыхнул огнем, плазменно-белым, но с отчетливым оттенком оранжевого, прогрохотал уже другим голосом, безуспешно стараясь держать его таким же ласковым:

— Лелеял? Чего?

— Откуда мне знать, — отрезал я, — что ты там лелеешь? Да и неинтересно. Лелей себе на здоровье. Каждый что-то да лелеет. Даже вы, темные.

Он прогремел громче, изо всех сил стараясь говорить ласково:

— Темный? Почему это я темный?

— А что, — спросил я уличающе, — не так?

— Я не считаю себя темным, — ответил он уклончиво.

— Еще бы, — сказал я. — Вы ж борцы за справедливость, верно?.. Во-во, шире грудь и встопорщи перья! И больше огня в глазах. Старый дурак, хоть и сотворил мир, но все равно ничего не понимает, а вот вы, новое поколение, которому Он дал жизнь, все знали и понимали, верно?..

Он посмотрел на меня исподлобья. В огненном столбе, где трудно рассмотреть черты лица, это непросто, но я напрягаю зрение, чтобы не дать ему наращивать преимущества, и вижу все, хоть глаза и режет, как будто под веки насыпали крупнозернистый песок.

Могучий голос спросил медленно:

— И как ты нас отличаешь?

— Светлые не демонстрируют вот так свою мощь, — прокричал я, — это оскорбительно!

— Да? — спросил он. — И что? Разве человек не оскорбительно мал?..

— Может быть, — отрезал я, — но светлые этого все равно не демонстрируют!

— Что, — спросил он с той же насмешкой, — они такие хорошие?

— Дело не в них, — сказал я. — Думаю, вы все одинаковы и не любите нас, но светлые страшатся Всемогущего! И не посмеют…

Он вгляделся в меня.

— Но ты… твои симпатии разве не на нашей стороне? Мы же посмели бросить Ему вызов! Мы не приняли Его волю!

Я сказал нервно:

— И что? Да, мои симпатии на вашей стороне! Сам постоянно бунтую и нарушаю, но это во мне обезьяны много… я имею в виду, семя Змея пробудилось и бушует, такое вот у меня наследие, однако умом понимаю…

— Ну-ну? — сказал он.

— Бунт ничего не создает, — огрызнулся я, — а только ломает, рушит и приносит эти, как их, ага, страдания! Потому я твердо и осознанно на Его стороне, ибо Он строил, создавал, творил… а вы, морды, как и я, только критиковать и ломать умеете!

Он протянул в мою сторону огромную ладонь, согнул пальцы, я дрогнул, увидев, каких размеров получился кулак.

— Смертный, — прогрохотал он, — ты хоть представляешь, что я могу с тобой сделать?

Я ответил нагло:

— А вот ничего не можешь!..

— Ты уверен?

— Полностью, — отрезал я, перебарывая дрожь и надеясь, что говорю правду. — Ибо я — человек! Меня ты можешь только искушать, это я помню…

Он сказал люто:

— Значит, я не могу вот так прямо сейчас тебя убить?

— Не можешь, — сказал я. — И вообще… тебе дано было драться только с себе подобными, но ты с треском проиграл, был жестоко бит и свергнут в самый глубокий ад, где тебе, дураку, и место!

Он заискрился, а я застыл, глядя в его исказившееся бешенством лицо и прикидывая, не перегнул ли, все-таки и ангела можно раздразнить… как мне кажется.

— Смертный, — произнес он таким голосом, что я невольно посмотрел наверх, не рушится ли небо, — когда-то я приду за тобой…

— Я буду готов, — пообещал я с сильно бьющимся сердцем. — Только не затягивай слишком свой приход.

Он отступил на шаг, готовясь взмыть, крылья раздвинулись, но спросил невольно:

— А что случится?

— Я сам приду за тобой, — отрезал я с торжеством, видя, что опасность миновала, теперь можно как угодно грозить и сжимать кулаки. — И тебе тот день не понравится!

Он сверкнул глазами так ярко, что я невольно зажмурился, но тут же снова поднял веки, стараясь не пропустить момент, когда он растопырит все четыре крыла и метнется в небо, что, конечно, обман, на самом деле место восставших в подполье, точнее, в подземье.

Да и крылья ни к чему топорщить, при скорости полета, сравнимой со скоростью мысли, это даже не смешно их растопыривать так устрашающе…

Но когда я раскрыл глаза, он на том же месте, уже весь багровый от гнева, даже белоснежная хламида, целомудренно укрывающая его от горла и до кончиков пальцев ног, стала пурпурной, как раскаленные угли, с которых смахнули пепел.

— Что-то забыл? — поинтересовался я с ехидцей.

Он прогрохотал мощно и яростно, уже не стараясь прикидываться ангелом Света:

— Тебе послание!.. Возвращайся и думай о том, как избегнуть кары в грозном облике Багровой Звезды Ада!..

— Ого, — сказал я невольно, — так это звезда ада?..

Он прогрохотал еще громче:

— А ты как думал?

Я в самом деле подумал, хоть и быстро, я же в чем-то Невтон, ответил уже медленнее, подбирая слова:

— Да вот думаю, что ты брешешь…

— Что-о?

— Звезда Маркус сама по себе, — ответил я все еще без вызова, на ходу оформляя рыхлую, а местами и бесформенную мысль в законченные слова, которые если вылетят, то вылетят, — а вы только присобачиваетесь… или приангеливаетесь. Ее можно называть Звездой Ада или как угодно, но… не понимаю, откуда вдруг такая нежность и такая забота обо мне? Я вам так понравился? Вы меня обожаете?.. Любите? А в жопу поцелуете?..

Он из багрового стал темно-вишневым, лицо потемнело, а голос прогрохотал, словно из самого глубокого подземелья:

— Это входит в Великий План…

— Ого, — сказал я. — И ты посвящен?

— Да, мне ведомо…

— Так какая же все-таки, — спросил я, — роль бозонов?.. Они в самом деле в Великом Плане значили так много?.. Ах да, вы ж гуманитарии, что с вас спрашивать… Правда, я сам почти гуманитарий, но почему другого не потыкать носом, если подворачивается возможность?.. Это уже традиция, мы же нормальные здоровые люди. Если другого не измазать дерьмом, то и сон какой-то не весьма крепкий. Ладно, если докажешь, что этот Великий План на благо и процветание, я твой помощник!

— На благо и процветание, — заявил он уверенно.

— Людей? — спросил я.

Он посмотрел надменно.

— А люди при чем?.. Думай о мироздании, существо, если ты в самом деле способно мыслить!.. Те уцелевшие, что сумеют выбраться из подземелий, будут злыми и яростными, их души будут полны горечи, они возненавидят Создателя, что обрек их на такие муки и жалкую жизнь…