Валерия Лихницкая - Элантида

Архиепископ покачал головой.

— Все-таки Клементина — не только ваша племянница, но и моя невеста тоже, — добавил король.

— Все верно, Ваше Величество, — вздохнул Гаронд, — и вы вправе винить меня за то, что я вас подвел — ведь ее ждал весь двор, а она не явилась на охоту… Я поставил вас в неловкое положение…

— Да, Архиепископ, — не стал отрицать Рагнар, — конечно, вы понимаете, что отчитывать вас за это я не стану, но… думаю, я имею право знать причину этого происшествия.

— Разумеется, Ваше Величество, — поклонился Гаронд. — И вы ее всенепременно узнаете.

Наэлла, передвигаясь на цыпочках, осторожно подошла к буфету и погрузилась в изучение его содержимого, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы не греметь ящичками и вообще действовать по возможности бесшумно.

Буфет был удручающе пуст. Однако, девушка не теряла надежды — неизведанным оставался еще один ящик, дверца которого никак не желала поддаваться. Впрочем, трудности Наэллу не пугали, и она мужественно приступила к ее штурму. Только вот беда — чтобы сделать это тихо, нужно было сконцентрировать на этой треклятой дверце все свое внимание, а Наэлла без конца отвлекалась на спящего эльфа, проверяя, не разбудила ли его своей возней, так что внимание никак не концентрировалось…

Эльф мирно спал, дверца не сдавалась, девушка не отступала. Это продолжалось довольно долго, но, наконец, с тихим скрипом, который показался Наэлле громом небесным, рвущим барабанные перепонки и натянутые нервы, оборона ящика пала, и он явил миру и перепуганной насмерть завоевательнице… довольно немаленькую, но плотно закрытую коробочку.

Девушка была готова взвыть от досады. Логика подсказывала ей, что и эта коробка окажется пустой, но… она покосилась на Перворожденного, который не удостоил произошедшее какой-либо реакцией, на свой сломанный ноготь, павший в неравной битве с ящиком и… снова двинулась в атаку.

На этот раз ей повезло больше — правда, она потеряла еще два ногтя, но на этот раз ее усилия были вознаграждены — в коробке она нашла… свежий, мягкий, нежный, с затмевающим сознание ароматом эльфийский хлеб. Вытащив его из коробки, которая, видимо, оказалась простой хлебницей, девушка поднесла его к носу, сделала глубокий вдох и… почувствовала себя счастливейших из смертных.

Не выпуская из рук своей находки, она прикрыла дверцу буфета, скользнула в кресло, отломила кусочек вожделенного батона и на какой-то момент перестала существовать, отрешившись от всех мировых проблем. Потом, немного придя в себя, взвесила все «за» и «против», подсчитала потери, в числе которых оказались три ногтя и расшатанная нервная система, откусила еще кусочек и решила, что оно того стоило. Затем она подумала о свойствах эльфийского хлеба — он остается свежим, мягким и ароматным, и не теряет своего вкуса, сколько бы ни лежал, интересно, это почему? Это особенности местной зерновой культуры? Или его выращивания? Или выпечки? Или… это просто такая эльфийская магия? Потом решила не морочить себе голову, а спросить об этом эльфа, когда он проснется, а пока заняться поглощением найденного предмета… главное, чтобы это не оказалось каким-нибудь замаскированным артефактом — кто их, эльфов разберет? Мало ли, скажет потом, что талисман какой-нибудь важный сожрала… неудобно будет… А с другой стороны, зачем талисманы в буфете хранить? Сами виноваты…

Наэлла глубоко вздохнула.

Она уже давно научилась занимать себя совершенно ненужными делами, прокручивать в голове совершенно бесполезные мысли, долго и увлеченно думая о какой-нибудь пустяковой проблеме… чтобы как можно дольше не задумываться о том, что ее волнует на самом деле…

А волновало ее очень многое…

И дело было даже не в Архиепископе. Не в Инквизиции, и не в Королевском Суде. Не в том наказании, которому она может подвергнуться за невыполнение задания Его Святейшества…

Архиепископ предупреждал ее, с какими трудностями она может столкнуться. Он говорил о коварстве Перворожденных, об их незримой магии, о том, что они инакие, что они по другому мыслят, чувствуют и поступают… И о том, что их будет трудно обмануть, что они сами легко могут загнать ее в ловушку…

Только все это было тоже не при чем. Да, она действительно попала в ловушку. Только ничего из этого — ни эльфийская магия, ни их хваленое коварство, не имело к этому ни малейшего отношения.

Дело было только исключительно в ней самой.

— Только скажи, и я сделаю все, что ты хочешь! — обещали они…

Она говорила, и они делали. А хотела она многого.

Они — это мужчины. Сильные воины, хитрые дельцы, властные повелители… Их было много. Они были разные. Они могли быть лучшими друзьями, смертельными врагами или вообще не знать о существовании друг друга… Кто-то любил ее, кто-то ненавидел, кто-то считал ее своей верной женой, кто-то — страстной любовницей, кто-то — беспомощной жертвой, кто-то — заклятым врагом, но при этом все они были ее рабами — рабами своей страсти, ненависти или любви.

И всех их она обманывала.

А кого-то даже убивала. По собственной воле, по приказу, по заказу, из-за необходимости, даже по нелепой случайности — причин было множество. Кто-то был виновен в том, что собрался оставить наследство своему племяннику, кто-то — в том, что получил это наследство, кого-то заказал соперник, кто-то оказался в ненужном месте в ненужное время…

Наэлла очень хорошо умела убивать. А еще она очень хорошо умела думать. И просчитывать свою выгоду. А обманывала она просто великолепно. Поэтому она никогда не была рядовой убийцей — ее работа всегда отличалась виртуозностью, филигранностью исполнения и искусным построением сценария. И стоила очень дорого.

Наэлла не просто убивала. Она втиралась в доверие, обольщала, очаровывала, или же наоборот, доводила будущую жертву до состояния безумной ярости… Она легко вызывала те или иные чувства — такие, какие ей требовались… Она плела интриги, выходила замуж, устраивала любовные треугольники, разрушала семьи, подделывала документы… Иногда она плела одновременно несколько интриг… Она делала это лучше, чем кто-либо другой. Она делала это с удовольствием.

Наэлла любила свою работу. Нельзя сказать, что ей нравилось убивать. Просто это иногда было необходимо — для осуществления плана. Ей нравилось играть — чувствами, судьбами или жизнями, и смотреть, как богачи и вельможи, отчаянно соперничая друг с другом, порой лезут из кожи вон, старясь снискать благосклонность женщины, родившейся в семье поломойки на окраине города… Ей нравилось чувствовать, что люди, на которых ее мать смотрела с ужасом или благоговением, для нее — игрушки. Кого-то она может сделать счастливым, кого-то — несчастным, кому-то подарить жизнь, а кому-то — смерть… Она любила играть…