Ольга Сергеева - Хозяин Стаи

Голос Кай'е Лэ зазвучал снова, на этот раз постепенно повышаясь. Вместе с ним и остальные оборотни произносили слова все громче. Не крик, тот же ровный узор слов, только теперь они говорили так, чтобы их мог слышать весь Лес вокруг. Сила, растекшаяся от храма и окутавшая Лес туманом, который были способны видеть лишь те, кто его призвал, колыхнулась, отзываясь на древние слова и голоса тех, кто имел право их произносить. Ей ответил Лес. Он уже проснулся и открыл глаза, а сейчас поднимал голову, расправлял плечи и протягивал руки свои детям, пришедшим к нему этой летней ночью.

Несколько самых молодых оборотней из тех, что собрались в храме, вздрогнули, почувствовав, как к их кружеву прикоснулось нечто огромное и древнее. Они сбились, перестав произносить слова, но голоса Кай'е Лэ и их старших братьев, по-прежнему уверенно взлетающие под своды храма, словно подхватили их, не позволив замолчать. И вот уже снова двенадцать голосов в едином ритме произносят одни и те же слова. И что-то огромное, окутавшее храм снаружи, подступившее вплотную к каменным стенам, отзывается, вторит им! Не словами, самой своей сутью сливаясь с их!

Кай'е Лэ вдруг поднял руки, до этого спокойно лежавшие на алтаре, шагнул назад, освобождая себе место, и раскинул их в стороны. Его голос, достигнув самой верхней точки, резко оборвался. И в наступившей вдруг мгновенной и полной тишине, потому что остальные оборотни замолчали вместе с ним, снаружи донесся тихий, но все усиливающийся шум. Словно там поднималась буря. Но луна по-прежнему светила с безупречно ясного без единой тучки неба, и ветра тоже не было, только деревья, повинуясь гораздо более древней, чем даже сам ветер, силе склонялись в низких поклонах, осыпая зеленую хвою с ветвей. Долю секунды больше ничего не происходило, а потом сила взметнулась вверх. Огромная, мощная, древняя, горячая, как кровь, сладкая, как жаркий ветер, горькая, как вкус победы, свободная, как сам Лес… Она поднялась и накрыла и деревья, и храм на вершине пологого холма, и собравшихся в нем оборотней. Несколько самых молодых невольно вскрикнули. Не от боли, оттого, что в долю секунды перестали существовать, растворившись в этой силе. Им даже не нужно было раскрывать свое кружево навстречу ей. Та сила, что текла в нем внутри них, сама ответила на зов и приняла приглашение, сливаясь с силой вокруг. Руки более старших и опытных братьев подхватили их, не дав упасть, но этого было слишком мало: если твое сознание миллионом кусочков разлетается по пространству, разливается по нитям силы вокруг, тело перестает что-либо значить!

А на алтаре вдруг вспыхнул нестерпимо яркий призрачно-белый свет — загорелись контуры рисунка в его центре. Свет, казалось, проник сквозь лежавшую книгу, высветил каждый пергаментный листок. И рисунок, выложенный из самоцветов на ее обложке, загорелся следом. Свет озарил лица оборотней, разошедшихся немного в стороны, но по-прежнему не размыкавших круг, заполнил изнутри все помещение храма. И откликаясь на его зов, каменные колонны тоже вспыхнули, а точнее загорелись рисунки, вырезанные на них, но не все, а лишь некоторые линии, снова и снова бесконечное количество раз образуя один и тот же рисунок — силуэт меча и отпечаток когтистой кошачьей лапы на нем! Бесконечные знаки, запечатленные на стенах, вековая мудрость, вложенная в них, и всего один символ, отражающий суть.

Лес за стенами храма вздохнул, словно только и ждал, пока зажжется этот свет, и сила поднялась до небес. Больше не было кругов — символов, так тщательно выстраиваемых вначале ритуала. Остались только Лес и его Хозяева. И сила, объединившая их в единое целое на один год — до следующей летней ночи и на целую вечность вперед, потому что от своей сути еще никому не удавалось отказаться!

Окраина Годрума, побережье залива Скоба. Лето 1278 года от Сотворения мира.

Рассвет в поместье боярина Родослава на побережье залива Скоба — это время, когда весь мир, воплощенный в этом огороженном участке земли, особенно четко делится на две части: на восточную — светлую, уже освещенную только что взошедшим солнцем, и на западную — темную не только потому, что под сводами вековых деревьев всегда стоит полумрак, но еще и потому, что первые золотистые лучи просто не могут проникнуть туда: их останавливает громада главного дома. Хотя, строение не настолько велико, чтобы делить на две практически равные части все поместье. К югу от него солнцу все же удается пробраться в лес, правда, только на самую его опушку. Лучи дотянулись до дорожки, ведущей к дому от главных ворот. А дальше проникнуть не смогли — заплутались между одинаковых ровных древесных стволов, попались в сеть густых ветвей. А на дорожку, выложенную плитами песчаника, легли светлые и темные пятна, словно солнце, проснувшись этим утром, решило замостить ее снова.

Мужчина, идущий в этот ранний час по дорожке в сторону дома, вряд ли обращает внимание на игру своевольного солнца. И уж точно он не видит, что оно красит пятнами не только плиты песчаника под его ногами, но и его собственные волосы, собранные на затылке в короткий хвостик, заставляя их вспыхивать серо-серебристыми искрами. Только изредка, когда особенно проворному лучу удается пробраться между ветвей деревьев и, подкравшись, заглянуть ему в лицо, он недовольно щурит глаза. И тогда в их уголках четче проступают лучики морщин — не признак старости. Просто время, когда его прожито так много, неизбежно накладывает свой отпечаток, если не на тело, то уж на душу обязательно.

Мужчина идет прямо к дому, нигде не задерживаясь и не оглядываясь. Поместье совсем не кажется ему пустынным — на воротах он встретил часового, находившегося там, где ему и было положено. Теперь он уверен, что поместье его Хозяина надежно охраняется, а о его приходе в доме уже знают.

Ему не пришлось даже входить через вновь починенную дверь: по ступеням крыльца навстречу ему уже спускается другой оборотень. Ледь останавливается, не дойдя до низа пары ступеней, и раскрывает объятья старому оборотню — своему бывшему наставнику, а теперь просто хорошему другу и капитану гвардейцев его отца. Мужчины обнимаются, хлопая друг друга по плечам, и Ледь делает приглашающий жест в сторону двери, предлагая Зуру войти внутрь, но тот лишь качает головой:

— Я ненадолго: мне нужно возвращаться в город. Я пришел только передать тебе слова твоего отца.

Ледь кивает: разговаривать на ступенях, освещенных первыми лучами ярко-оранжевого солнца, не самый плохой вариант из возможных, особенно, когда вокруг стоит такая невозможно звонкая рассветная тишина. Он не задает вопросов: старый наставник лучше многих знает, когда и что нужно говорить.