Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – рауграф

Впрочем, знатному лорду не намного легче. Его достаточно отлучить от Церкви, чтобы всякий был волен его убить без всякого греха, а еще и получить прощение и отпущение, плюс выказать себя верным Церкви.

Я промолвил кротко:

– Церковь стоит на догматах Тертуллиана, а фундамент для нее он поставил, как никто другой.

Кардинал поморщился:

– В последние годы жизни его занесло слишком… да, слишком. Потому официально он не числится в Отцах Церкви, хотя, конечно, для установления Церкви в ее виде, какая она сейчас, сделал как никто. Но вы, как мне кажется, стараетесь увести нас в сторону. Случайно или по невежеству у вас принижается роль одних, а возвеличиваются совсем другие?

Я произнес очень осторожно:

– Христианство не только вера в Бога, как многим кажется. Это и вера в человека, в возможность раскрытия божественного в человеке. Старые религии отводили человеку роль игрушки в руках богов!.. Рок, судьба, фатум – это унизительно. Все было предопределено, все в руках богов, но даже они были не в силах отвратить свою гибель ни в Рагнареке, ни в эллинских мифах… А вот наш Господь освободил человека от всяких цепей. Теперь мы свободны не только от богов, но даже от самого Господа!..

Они переглянулись. Отец Габриэль мрачно улыбнулся, не сводя с меня недоброго взора, и кивнул отцу Раймону. Тот с неодобрением посмотрел на меня, и только кардинал сказал торопливо:

– Сэр Ричард, вы слишком… резки в высказываниях. Вас могут неправильно понять.

– И поймут, – добавил отец Раймон со вздохом.

Отец Габриэль подобрался, как кот перед прыжком на беспечную мышь, но произнес словно бы нехотя:

– Да-да, что вы имеете в виду под заявлением, что свободны от самого Господа? Мне кажется, на костер отправляли и за менее острые высказывания.

Я стиснул волю в кулак и ответил кротко:

– Господь считает нас не рабами, а учениками. Мы идем за ним добровольно, а не по принуждению! Каждый волен покинуть его в любой момент. Потому каждый сам определяет свою судьбу. Чего были лишены эллины, римляне и другие древние народы.

Они хмурились, переглядывались. Отец Габриэль взглянул на меня с недоброй ухмылкой и что-то черкнул на восковой дощечке.

– Похоже, – произнес он почти радостно, – вы вообще не понимаете, что такое христианство.

– Святые отцы, – сказал я, – если уж совсем начистоту, то я больше всех чту Павла, создателя христианства. Христос, проповедуя в народе, был в самом деле гением, но слишком уж увлекающимся: не оставил ни единой записи своих идей и мыслей! Их потом пришлось вспоминать его ученикам после его смерти, туповатым и невежественным людям: рыбакам, грузчикам, извозчикам… Понятно, что записали так, как могли понять. Это Павел потом все почистил, истолковал, привел в удобоваримый вид, а самое главное, настоял, что для христианина не является обязательным обрезание и прочие вещи, непременные для иудея. Вы же сами знаете, какую стену доводов ему пришлось опрокинуть!.. И с того момента крохотная иудейская секта христиан стала религией для всех.

Отец Раймон вскрикнул в ужасе:

– Сэр Ричард, опомнитесь! Вы настолько принижаете роль Христа?

– Христос погиб красиво, – согласился я, – по-рыцарски! Явился, прошелся по ряду мест земли Иудейской, крохотной самой по себе, бросил в народ несколько новых идей и отдал за них жизнь, хотя мог бы спастись, но это было бы не по-рыцарски. Павел трудно и тяжело разносил его идеи по бескрайней Малой Азии, не говоря уже о Риме, что сам по себе больше всей Иудеи. И везде имел успех. И тоже был убит за веру, но сколько успел сделать! Вам это известно больше, чем мне.

Они угрюмо переглядывались, на лице отца Габриэля откровенная злоба, кардинал тоже дышит ненавистью, лишь отец Раймон старается держаться нейтрально, хотя от него идут волны неприязни, и я понимаю, что больно задел и его религиозные чувства, принизив роль Христа.

– Христос вовсе не намеревался основывать новое учение, – напомнил я. – Он проповедовал среди иудеев, заявляя, что пришел напомнить старое учение, которое начали искажать. А когда схватил веревки и начал лупить ими торговцев в иудейском храме, возмущенный таким святотатством, как торговля в священном месте, он лишь хотел слегка подчистить веру от налипшей грязи!.. Это гениальный Павел сумел отделить от иудейского древа новый росток и пересадить на целинную почву. Потому я, как политик и хозяйственник, больше чту Павла, ибо вижу и восхищаюсь всем гигантским объемом проделанной им работы, чем этого труса Петра, который в ночь ареста своего учителя Христа ухитрился трижды от него отречься!

Отец Раймон напомнил строго:

– И все-таки Христос выделил именно Петра и как раз его поставил главой своей новой Церкви.

– Потому что Павла не было среди тех, кто сопровождал его, – напомнил я. – А из кого было выбирать? Может быть, Фому неверующего?

– Павел тогда был Савлом, – сказал кардинал с предостережением в голосе. – И преследовал христиан, изгонял, уничтожал…

– Это значит, – подчеркнул я, – он был человек идеи. Грамотный, ученый. И когда принял учение Христа, то сделал для него больше, чем все остальные апостолы, хотя топтались возле Христа, а Павел его никогда не видел! Две трети евангелий написал он!..

Отец Габриэль и Раймон заспорили, начали повышать голоса, кардинал похлопал ладонью по столу.

Они затихли, а он произнес веско:

– Петра поставил потому, что увидел его раскаяние и понял, что раз уж сам познал стыд отступничества, то будет милосерднее, чем, скажем, пылкий Яков, который сразу хватался за меч.

Отец Габриэль сказал с кривой усмешкой:

– Можно представить себе, какой была бы Церковь под началом Павла! А под Тертуллианом так вообще…

Я вовремя подавил реплику, что сильная Церковь не допустила бы Войн Магов и сейчас на земле было бы Царство Небесное.

Кардинал, похоже, заметил, как моя рука то и дело опасно рвется к мечу, произнес усталым голосом:

– На сегодня завершим этот этап расследования. Должен заметить, что осталось добрать последние штришки… после чего можно будет вынести… решение.

Он не сказал «приговор», но это я увидел на лице злорадствующего отца Габриэля и даже в печальных глазах отца Раймона.

Я находился в своих покоях, еще не остывший, когда он подошел, как всегда, неслышно, хотя от него осязаемо пахнуло жаром, я даже вроде бы уловил запах серы, хотя, может быть, только потому, что инстинктивно этого ждал.

– Мои соболезнования, – сказал он участливо.

– В связи с чем? – спросил я.

Он невесело усмехнулся:

– Да знаете, знаете… В связи с тем, что умных намного меньше, чем глупых, и что даже среди умных абсолютное большинство алчных, подлых, завистливых, всегда готовых подставить ножку ближнему… И не корысти даже ради, это было бы понятно, а просто… по гнилости души, что ли?