Кристофер Паолини - Эрагон.Брисингр

"Хорошо, если перчатки и магия не будут работать, я хотел бы иметь набор Аскудгамлн гномов, их “стальных кулаков”. – С улыбкой он вспомнил, как у гнома Шрргниена были стальные шипы, вставляющиеся в металлические гнезда, которые были вживлены в каждый из его суставов, исключая тех, что на больших пальцах. Шипы позволяли Шрргниену бить независимо от того, испытывал ли он малейший страх перед болью, и они были также удобны, поскольку он мог убирать их по желанию. Идея нравилась Эрагону, но он не собирался начинать сверлить дырки в своих суставах. – Кроме того, - подумал он, - мои кости более тонкие, чем гномьи, возможно, слишком тонкие, чтобы прикреплять гнезда и еще не нарушать функционирования суставов, как они могут... Таким образом Аскудгамлн – плохая идея, но возможно вместо этого я могу..."

Низко нагнувшись к своим рукам, он прошептал:

- Тхаефатхан. (Thaefathan).

Тыльные стороны рук начали покрываться мурашками и покалывать, как будто он упал в кусты жгучей крапивы. Ощущение было настолько сильным и неприятным, что ему хотелось подпрыгнуть и почесать себя так сильно, как он мог. Усилием воли он остался там, где был, и наблюдал, как кожа на его суставах деформировалась, формируя плоскую, беловатую костную мозоль в полдюйма толщиной на каждом суставе. Они напоминали ему роговидные отложения, которые появляются на внутренней стороне ног лошадей. Когда его удовлетворил размер и плотность выпуклостей (шишек), он остановил поток магии и приступил к обследованию, на ощупь и визуально, новой гористой территории, которая вырисовывалась на его пальцах.

Его руки стали более тяжелыми и более жесткими чем прежде, но он все еще мог шевелить своими пальцами с их полной амплитудой движения. "Это может быть безобразно, - подумал он, потирая грубые выпуклости на своей правой руке ладонью левой, - и люди могут смеяться и глумиться, если заметят, но мне все равно, поскольку это удовлетворяет своей цели и может защитить меня."

Наполнившись тихим волнением, он ударил в вершину куполообразной скалы, которая возвышалась из земли между его ногами. Удар вызвал дрожь в его руке и произвел приглушенный стук, но причинил ему не больше дискомфорта, чем если ударить кулаком по столу, покрытому несколькими слоями ткани. Ободренный, он нашел кольцо Брома в своем снаряжении и надел прохладный золотой ободок, проверяя, чтобы примыкающая костная мозоль была выше, чем грань кольца. Он проверил свое наблюдение, снова вбивая свой кулак в скалу. Единственный получившийся звук был звуком сухой, уплотненной кожи, столкнувшейся с твердым камнем.

- Что ты делаешь? – спросила Арья, всматриваясь в него сквозь завесу из своих темных волос.

- Ничего. – Затем он вытянул свои руки. – Я подумал, что это будет хорошая идея, так как я должен буду, вероятно, ударить кого-то снова.

Арья изучила его суставы:

- У тебя возникнут трудности при ношении перчаток.

- Я смогу всегда убирать их, входя в комнату.

Она кивнула и возвратилась к пристальному разглядыванию огня.

Эрагон откинулся назад на локти и вытянул свои ноги с чувством удовлетворения, что он подготовлен к любым поединкам, ожидающим его в ближайшем будущем. Кроме того, он не осмеливался размышлять, так как если бы он сделал это, то он начал бы спрашивать себя, как он и Сапфира смогли бы, возможно, победить Муртага или Гальбаторикса, а затем паника вонзила бы свои ледяные когти в него.

Он остановил свой пристальный взгляд на мерцающих глубинах огня. Там, в том корчащемся аду, он стремился забыть свои заботы и обязанности. А постоянное движение огня скоро погрузило его в пассивное состояние, где несвязанные обрывки мыслей, звуков, изображений и эмоций проносились через него, как снежинки, падающие с неба безветренной зимой. И среди того волнения, там появился лицо солдата, который просил о своей жизни. Снова Эрагон увидел, как он кричал, и снова он услышал свои отчаянные требования, и снова почувствовал, как его шея сломалась, словно влажная ветка дерева.

Изведенный воспоминаниями, Эрагон сжал свои зубы и задышал с трудом через расширяющиеся ноздри. Холодный пот выступил по всему его телу. Он передвинулся на месте и приложил усилия, чтобы рассеять недружелюбного призрака солдата, но напрасно.

- Уйди! – закричал он. – Это было не моей ошибкой. Гальбаторикс – вот тот, кого ты должен винить, а не меня. Я не хотел убивать тебя!

Где-то в окружающей их темноте завыл волк. Из разных мест на той стороне равнины два десятка других волков ответили, собирая свои голоса в нестройную мелодию. От жуткого пения у Эрагона закололо кожу на голове и гусиная кожа появилась на руках. Затем, в течение короткого мгновения, завывания соединялись в единый тон, который был похож на боевой клич атакующих куллов.

Эрагон передвинулся, встревоженный.

- Что случилось? – спросила Арья. – Это волки? Они не побеспокоят нас, ты знаешь. Они учат своих детенышей, как охотиться, и не позволят им подходить близко к существам, которые пахнут так странно, как мы.

- Это не волки вон там, - сказал Эрагон, обнимая себя. – Волки здесь. – Он постучал себя по лбу.

Арья кивнула, острое, похожее на птичье движение, которое выдавало тот факт, что она не была человеком, даже при том, что она приняла форму одного из них.

- Это всегда так. Монстры воспоминаний намного хуже чем те, которые действительно существуют. Страх, сомнение и ненависть зажали в тиски больше людей, чем животные когда-либо.

- И любовь, - указал он.

- И любовь, - согласилась она. – А также жадность и ревность и любое другое одержимое убеждение, которым поддаются разумные расы.

Эрагон подумал об одиноком Тенга, в разрушенной заставе эльфа Эдур Итхиндра, согнувшемся над своими драгоценными запасами томов, ищущего, всегда ищущего, для себя неуловимый "ответ". Он воздержался от упоминания отшельника Арье, поскольку это не стоило того, чтобы обсуждать то любопытное столкновение сейчас. Вместо этого он спросил:

- Тебя беспокоит, когда ты убиваешь?

Зеленые глаза Арьи сузились.

- Ни я, ни мои остальные люди не едят плоть животных, потому что мы не переносим того, чтобы причинить другому существу боль, чтобы удовлетворить наш голод, и ты имеешь наглость спрашивать, тревожит ли нас убийство? Ты действительно так мало понимаешь нас, что считаешь нас жестокими убийцами?

- Нет, конечно нет, - запротестовал он. – Это не то, что я имел в виду.

- Тогда скажи, что ты имел в виду, и не наноси оскорблений, если не намерен.

Подбирая теперь свои слова с большей осторожностью, Эрагон сказал:

- Я задал его Рорану прежде, чем мы напали на Хелгринд, или похожий вопрос. То, что я хочу знать, что ты чувствуешь, когда ты убиваешь? Что ты, как предполагается, чувствуешь? – Он посмотрел сердито в огонь. – Ты видишь воинов, ты подавляешь изумленный взгляд назад, такой же реальный, как ты передо мной?