Кристофер Паолини - Эрагон.Брисингр

- Почему ты предполагаешь, что я уже не доверилась кому-то?

- Кому?

- Это имеет значение? Аджихаду, своей матери, другу в Эллесмере.

- Возможно я неправ, - сказал он, - но ты не кажешься близкой к кому-либо. Куда ты не идешь, ты идешь одна, даже среди своего собственного народа.

Выражение лица Арьи оставалось безразличным. Ее отсутствие выражения была настолько полным, что Эрагон начал задаваться вопросом, соизволит ли она ответить, сомнение, которое только преобразовалось в убеждение, когда она прошептала:

- Так было не всегда.

Настороженный, Эрагон ждал, не двигаясь, боясь, что независимо от того, что он может сделать, помешает ей сказать больше.

- Однажды, у меня был кто-то, чтобы разговаривать, кто-то, кто понимал то, чем я была и откуда я приехала. Однажды... Он был старше меня, но мы были родственными душами, обоим был любопытен мир, окружающий наш лес, не терпелось исследовать и атаковать Гальбаторикса. Ни один из нас не смог бы перенести того, чтобы остаться в Дю Вельденварден – изучая, занимаясь магией, преследуя свои собственные личные цели – когда мы узнали, что Убийца драконов, проклятье всадников, искал способ завоевать нашу расу. Он пришел к этому заключение позже, чем я – десятилетиями после того, как я приняла свое положение как посол и за несколько лет до того, как Хефлинг украл яйцо Сапфиры – но когда пришел, он добровольно предложил сопровождать меня везде, куда приказы Имиладрис могли бы послать меня. – Она моргнула, и ее горло свела судорога. – Я не собиралась позволять ему, но королеве понравилась идея, и он был так убедителен... – Она сморщила свои губы и моргнула снова, ее глаза были ярче, чем обычно.

Так мягко, как он мог, Эрагон спросил:

- Это был Фаолин?

- Да, - сказала она, выпуская на волю подтверждение почти как затрудненное дыхание.

- Ты любила его?

Откинув голову назад, Арья пристально посмотрела на мерцающее небо, ее длинная шея была золотистой от светом огня, ее лицо бледным от сияния небес.

- Ты спрашиваешь из-за дружественного беспокойства или своего личного интереса? – Она издала резкий, задыхающийся смех, звук воды, спотыкающейся о холодные скалы. – Не важно. Вечерний воздух запутал меня. Он уничтожил мое чувство вежливости и предоставил мне свободно говорить о множестве язвительных вещей, которые происходят со мной.

- Неважно.

- Это действительно имеет значение, потому что я сожалею об этом и не вынесу этого. Я любила Фаолина? Как бы ты охарактеризовал любовь? Больше двадцати лет мы путешествовали вместе, единственные бессмертные, бродящие среди недолго живущих рас. Мы были товарищами... и друзьями.

Острая боль ревности потревожила Эрагона. Он боролся с ней, подчинил и попытался устранить ее, но совершенно не имел успех. Небольшой остаток чувства продолжал раздражать его, как осколок, спрятанный под кожей.

- Больше двадцати лет, - повторила Арья. Упорно продолжая рассматривать созвездий, она качалась назад и вперед, по-видимому, не обращая внимания на Эрагона. – И затем в один момент, Дурза оторвал его от меня. Фаолин и Гленвинг были первыми эльфами, которые умерли в бою в течение почти столетия. Когда я увидела падение Фаолина, я поняла тогда, что истинная мука войны не ранить самой, а наблюдать, как тем, о ком ты заботишься, причиняют вред. Это был урок, который я думала, уже выучила в течение своего времени с варденами, когда один за другим мужчины и женщины, которых я уважала, умирали от мечей, стрел, яда, несчастных случаев и старости. Потери никогда не были такими личными, однако, и когда это случилось, я подумал: "Теперь я также, несомненно, должна умереть." С любой опасностью, с которой мы сталкивались прежде, Фаолин и я всегда переживали ее вместе, и если он не смог убежать, почему тогда должна я?

Эрагон понял, что она кричала, частые слезы катились из уголков ее глаз, вниз по ее вискам, в волосы. Под звездами ее слезы казались реками посеребренного стекла. Глубина ее горя поразила его. Он не думал, что возможно было добиться такой реакции от нее, и при этом не рассчитывал.

- Тогда в Гиллиде, - сказала она. – Те дни были самыми длинными в моей жизни. Фаолин ушел, и я не знала, было ли яйцо Сапфиры в безопасности или я неосторожно вернула его Гальбаториксу и Дурзе... Дурза насыщал жажду крови духов, которые управляли им, творя самые ужасные вещи, которые он мог только вообразить со мной. Иногда, если он заходил слишком далеко, то он излечивал меня, чтобы он мог начать снова на следующее утро. Если бы он дал мне шанс сосредоточиться, то я, возможно, смогла бы одурачить своего тюремщика, как сделал ты, и перестать употреблять препарат, который мешал мне использовать магию, но у меня никогда не было передышки больше, чем в несколько часов.

- Дурза нуждался во сне не больше, чем ты или я, и он пытал меня всякий раз, когда я была в сознании, и выполнял свои другие обязанности. Пока он воздействовал на меня, каждая секунда была часом, каждый час – неделей и каждый день – вечностью. Он боялся сделать меня безумной – Гальбаторикс был бы рассержен этим — но он подошел близко. Он подошел очень, очень близко. Я начала слышать пение птиц там, где никакие птицы не могли пролететь и видеть вещи, которые не могли существовать. Однажды, когда я была в своей камере, золотой свет затопил комнату, и мне стало тепло. Когда я осмотрелась, я обнаружила, что лежу на ветке высоко на дереве около центра Эллесмеры. Солнце собиралось сесть, и весь город пылал, как будто оно был в огне. Этхалвард пели на тропинке ниже, и все было так спокойно, так мирно... так красиво, что я осталась бы там навсегда. Но затем свет исчез, и я снова оказалась на своей койке.... Я забылась, но однажды один солдат оставил белую розу в моей камере. Это была единственная доброта, которую хоть кто-то проявил ко мне в Гиллиде. Той ночью, цветок пустил корни и созрел в огромный розовый куст, который вскарабкался по стене, пробился между блоками камня в потолке, ломая их, и пробил себе путь из темницы на свободу. Он продолжал подниматься, пока не коснулся луны и не стал как большая, закрученная башня, которая обещала спасение, если я смогла поднять себя с пола. Я попыталась каждой унцией своей оставшейся силы, но это было вне меня, и когда я глянула снова – розовый куст исчез... Вот каким было мое душевное состояние, когда ты увидел меня во сне, и я почувствовала, как твое присутствие парило надо мной. Не столь удивительно, что я проигнорировала ощущение, как другие галлюцинации.

Она одарила его бледной улыбкой:

- И затем приехал ты, Эрагон. Ты и Сапфира. После того, как надежда покинула меня и меня собирались доставить к Гальбаториксу в Урубаен, оказалось, что Всадник спас меня. Всадник и дракон!