Юлия Остапенко - Лютый остров

Рустам глядел на него, тяжело дыша. Солдаты наконец поняли, что негоже глазеть на унижение командира, тем более негоже, что, будучи преданным слугой Ибрагима-паши, он ничего не мог поделать с этим унижением. Даже Ниязу хватило ума наконец пробормотать что-то и, вдруг засуетившись, отойти в сторону. Караван был уже почти готов к отбытию.

– И снова прошу тебя: не сердись, – сказал Альтаир очень тихо. – Однажды ты, быть может, поймешь, что я пытался тебе сказать. А если я не прав, меня постигнет кара. Это моя вера – помнишь? В отличие от твоей, она равно жестока и равно справедлива ко всем, включая меня самого.

Сказав это, он отвернулся и вскочил на коня.

Тяжелым шагом выбивая бурую пыль из земли, Рустам последовал его примеру.

Город – пыльный и скучный Вилгинь, громоздившийся среди степи грудой грязно-серого камня, – встретился им в конце дня, и Рустам приказал обминуть его. Две дороги вели от Вилгиня на север, и одна из них была довольно широкой и достаточно удобной для запряженных в паланкин мулов. Это стало первым значительным облегчением за последние дни, и Рустам вздохнул, но тут же приказал себе сохранять бдительность. Он поверил ассасину, и может статься, сегодня же ночью поплатится за это жизнью. Но чутье подсказало ему поступить так, и он так поступил, вопреки разочарованным вздохам солдат, предвкушавших теплый ночлег, свежий кумыс и ласки продажных женщин, а также вопреки ворчанью Нияза. Демоны забери его, этот шимридан слишком много себе позволяет. Рустам с самого начала был не рад, что ему навязали этого прощелыгу, богатейского сынка, чтоб Рустам стал очередной ступенькой в его головокружительной карьере. Следует быть с ним строже – ни одна победа и ни один успех не должны даваться чересчур легко, иначе они обесценятся.

Следующую ночь вновь встретили в степи, однако она не обещала быть столь ясной, как предыдущая. Набежали облака, и хотя они усмирили жару, пасмурное небо внушало безотчетную тревогу. Рустам рассылал разведчиков, чтобы удостовериться в безопасности предстоящего пути, и все они вернулись с добрыми вестями, но и это его не успокоило. То самое чутье, которое велело ему послушаться совета Альтаира, теперь заставляло шимрана тревожиться и ждать скорой бури. Что-то будет этой ночью, он знал – и впервые жалел, что не внял увещеваниям Нияза и велел снять с ассасина цепи. Да, на словах выходило, что до ворот Аркадашана они вынуждены быть заодно... но слова часто лгут.

В ту ночь Рустам выставил не троих часовых, а пятерых, и сам встал в первую смену дозора. Шатер на сей раз поставили только один, а паланкин разместили не у отдельного костра, а рядом с шатром. Это, конечно, тревожило покой «дикого цветка», но не до диких цветов было сейчас Рустаму. Он стоял на часах, сжимая рукоять меча и напряженно вслушиваясь в шорохи ночи, подбираясь от каждого подозрительного звука, но то лишь кроты и ящерицы возились в траве, заглушая мерный стрекот сверчков.

Было за полночь (луна укрылась за облаками, и Рустам определял время, отсчитывая его про себя), когда пришла пора сменить посты. Рустам разбудил Нияза и поставил его у паланкина Лейлы, а Ульбеку велел не спускать глаз с ассасина, мирно спавшего на привычном месте возле костра. Убедившись, что в случае беды тревога будет поднята немедленно, Рустам в последний раз обошел посты и отправился наконец в шатер, слегка разочарованный оттого, что инстинкт обманул его. Беспокойство настолько его утомило, что он уснул мертвым сном, едва коснувшись головой свернутого в узел бурнуса.

Он открыл глаза, как ему казалось, лишь только успев закрыть их, – и тут же напряженно застыл, вслушиваясь в звуки за шатром. Все было спокойно, только пара-тройка лошадей отчего-то волновалась, но остальные стояли тихо. Феррир и Керим шумно храпели в шатре рядом со своим шимраном.

«Все же я, кажется, спал слишком долго, – хмурясь, подумал Рустам, кинув взгляд на небо в ветровой отдушине шатра и увидев яркую луну. – Ветра нет, облака не разошлись бы всего за один час... Проклятый Нияз, почему он меня не разбудил?»

Он оправил пояс и откинул полог шатра, ступая из мягкого полумрака в ярко-белую степь.

Рука его все еще сжимала ткань полога, когда кто-то – что-то – прыгнуло на него справа и, повалив наземь, погребло под собой.

Охнув от неожиданности, Рустам извернулся и вцепился в пояс, пытаясь выхватить ятаган. В тот же миг пара сильных рук перехватила кушак шимрана и рванула его. Раздался треск рвущейся материи – треск крепкого полотна, сложенного в четыре слоя, которое рвалось теперь, будто тончайший муслин! Зазвенел, отлетая прочь, ятаган – Рустам остался безоружен. Делать было нечего – он вскинул руки и вцепился в горло напавшей твари, но вместо жаркой плоти нащупал только толстую ткань, и под нею снова ткань... что это?.. Его пальцы наткнулись на жесткую частую сетку из конского волоса – то, из чего плетут паранджи... Паранджи?!

Рустам даже не успел как следует изумиться – сильные руки, только что обезоружившие шимрана, вцепились в его незащищенное горло. Он ощутил, как десяток крохотных кинжальчиков сдирают кожу с шеи, входя все глубже и глубже в плоть. Рустам захрипел, дернул ногами, рванулся всем телом, пытаясь отодрать от себя напавшую тварь, но она держалась цепко, будто пантера, сжавшая в смертельных объятьях свою добычу...

И в тот самый миг, когда в глазах у Рустама стало темнеть, а во рту почувствовался соленый вкус крови, могучий удар обрушился на сплетенный комок, в который превратился он и тварь, его схватившая. Удар оглушил их обоих разом; Рустам перекатился по земле, чувствуя, что свободен, и одновременно услышал яростный тонкий вскрик, похожий на мяуканье огромной кошки, – так могла бы и впрямь кричать взбешенная пантера. Рустам приподнялся на четвереньки, ошалело тряся гудящей головой, но через миг уже был на ногах и озирался в поисках своего ятагана. Тот отлетел недалеко – всего на пару локтей, и лежал теперь рядом с Ниязом... мертвым Ниязом, широко разевавшим сразу два рта: один на лице, и другой – страшной улыбкой темневший на разорванном горле.

Подхватив меч с земли, Рустам круто развернулся туда, где только что едва не лишился жизни. Почти на том самом месте был сплетен теперь другой комок. Груда разметавшихся покрывал переплелась с человеческим телом, издавая яростное шипенье и вой; и порою из этого чудовищного клубка взметалась и опускалась то длинная тощая лапа с острыми лезвиями когтей, то человеческая рука с взблескивавшим на лунном свету бронзовым наручем.

Рустам смотрел на это, будто зачарованный, много дольше, чем следовало. Потом, опомнившись, прыгнул вперед и занес над головой ятаган.