Тисато Абэ - Ворону не к лицу кимоно [litres]

– Понимаете, ведь Кадзуми всегда приглядывает за мной. Он сказал, что, даже если мы не сможем больше встречаться, его чувства ко мне никогда не изменятся. Он и сейчас думает обо мне, где бы ни находился.

Здесь ее голос впервые задрожал.

– Он… он не мог быть тем телом, которое валялось на земле, точно мусор.

Ее смех треском раскатился по комнате.

Хамаю молча смотрела на нее, ничего не пытаясь сказать. Рядом с Асэби растерянно стояла Тя-но-хана.

Когда смех затих, Сиратама снова снизу вверх взглянула безумными глазами на Хамаю:

– Госпожой Сакурой выберут меня. Вы ведь тоже теперь это поняли, да? Хоть между Северным и Южным домами и был заключен тайный договор, теперь уже отступать некуда.

– Это не так, – сказала Хамаю ровным голосом, не отводя взгляда от Сиратамы.

– Что вы хотите сказать?

Сиратама с недоумением следила за реакцией Хамаю, а та ответила ей сухим смешком:

– Между Южным и Северным домами ни разу еще не заключали секретных соглашений. Я даже не стала передавать твое предложение Южному дому.

– Что?! – Сиратама потеряла дар речи и застыла, широко раскрыв глаза.

– Ты и правда думаешь, что я не обратила внимания на эту внезапность? – с несколько разочарованным видом вздохнула Хамаю, обращаясь к Сиратаме. – Твои слова не являются мнением всего Северного дома, и это можно легко понять, глядя на нынешнюю ситуацию при дворе. Южный дом не настолько легок на подъем, чтобы зашевелиться от каких-то устных договоренностей.

– Глупости… А кто заставил молодого господина на банкете по случаю Танабаты отклонить просьбу Западного дома?

– Просто затея Южного дома, очень на них похоже. Никто не собирался выдвигать вперед тебя. Тот, кто поддался обману, сам виноват, ты же говорила.

– Ты первая пыталась меня перехитрить, у тебя нет права обвинять меня.

Никто ничего не сказал. Сиратама явно растерялась, и никто не знал, что надо делать.

Через некоторое время заговорила сама Сиратама. Она вдруг захихикала и с улыбкой обратилась к Хамаю:

– Гори в аду!

Этот хриплый, надтреснутый голос никак не мог принадлежать барышне из Северного дома.

– Я больше не обязана молчать. Сейчас же расскажу все. Слушайте. – И Сиратама впервые обратила осмысленный взгляд на Асэби и Масухо-но-сусуки. – Эта женщина на самом деле не принадлежит к благородным воронам.

В комнате воцарилась тишина: никто не посмел возражать Сиратаме. Даже сама Хамаю.

С довольным видом обведя всех глазами, Сиратама добавила:

– Она приемыш. Из простолюдинов. А может статься, даже из коней. Так или иначе, ее статус не позволяет ей стать супругой молодого господина.

Сиратама весело улыбнулась.

– Подождите! – Масухо-но-сусуки с усилием выпрямилась и, пытаясь собраться с мыслями, встала между Сиратамой и Хамаю. – Это ведь твоя дама-нёбо сказала, что такое теперь запрещено.

С этими словами она взглянула на Тя-но-хану, но тут же смущенно отвела глаза. По очереди поглядев на Тя-но-хану и Масухо-но-сусуки, Сиратама заносчиво фыркнула:

– А если бы у нее было хорошее происхождение?

Поглядев на Масухо-но-сусуки снизу вверх, Сиратама иронично скривила рот:

– А если это дочь бывшего главы Южного дома, проигравшего в политической борьбе и лишенного своего статуса?

В голове у Масухо-но-сусуки промелькнул рассказ об интригах в Южном доме, связанных с отречением старшего сына правителя.

В то время было решено, что единственную дочь главы Южного дома представят ко двору в качестве претендентки в супруги старшего сына правителя, рожденного Госпожой в лиловом. Однако наложницей государя стала Идзаёй из Западного дома, престол уступили второму сыну, и из-за этого ситуация быстро изменилась.

Видимо, ответственность пришлось взять на себя главе Южного дома, который собирался выдать свою дочь за наследника. Публично не объявляли, что стало с его семьей, но было известно, что глава Южного дома сменился. Кажется, его место занял его младший брат.

И тут Масухо-но-сусуки поняла.

Она слышала, что Хамаю – дочь главы Южного дома. Она никогда не задумывалась, о котором главе шла речь.

Хамаю, наверное, заметила, как изменилось выражение лица Масухо-но-сусуки. До сих пор она казалась бесстрастной, но теперь позволила себе ухмыльнуться.

– Верно. Я не являюсь родной дочерью нынешнего главы Южного дома. Нынешний глава – мой дядя, – сказала она спокойно. – Я попросила его удочерить меня и в этом статусе приехала во дворец. Простите, что обманывала вас.

– Но ведь ничего плохого в этом нет! – Масухо-но-сусуки понимала, что это звучит как будто она защищает Хамаю, но не могла промолчать. – Ведь не такая редкость усыновлять или удочерять родного по крови ребенка [20] Это действительно широко распространено даже в современной Японии – усыновление ребенка родственников, например, при отсутствии прямого наследника в семье. . Почему ты должна этого стыдиться?

– Проблема в причине, по которой выслали моего отца. А иначе почему дочь аристократа, ведущего свой род от правящего дома, понизили в статусе до простолюдинки? Наверное, отец слишком сильно разозлился из-за того, что я не смогла стать супругой старшего сына правителя. Не смог простить ту женщину, которая родила молодого господина.

Масухо-но-сусуки поняла, о чем идет речь, и почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Не может быть…

Хамаю беззаботно кивнула:

– Мать молодого господина, Идзаёй, лишили жизни мои родители.

Асэби показалось, что она задыхается.

– Тетушка, – невольно вырвалось у Масухо-но-сусуки.

Ей часто говорили, что она похожа на тетку. Та дала жизнь молодому господину, дала жизнь Фудзинами, была обласкана любовью Его Величества Золотого Ворона, но все же умерла. Сколько раз она с досадой думала об этом!

– Но открыто об этом говорить нельзя, – мотнула головой Хамаю. – Если об этом станет известно, само существование Южного дома окажется под угрозой. Дядя, еще до того, как дом Сокэ вынес свое решение, обезглавил старшего брата с женой, решив как-то замять это дело. И сам занял место главы дома. А я…

Хамаю засмеялась:

– …Я избежала казни, но потеряла свой статус и сидела под арестом в благородном семействе воронов, находившихся в родстве с Южным домом. Впрочем, я сразу сбежала, потому что знала, что когда-нибудь меня все равно убьют, и пряталась среди простолюдинов, пока мне не исполнилось десять. Однако, – спокойно добавила Хамаю, – к счастью, дядя оказался человеком, которого можно убедить. Я заключила с ним сделку, и мне вернули мое положение.

– Сделку? – хрипло спросила до сих пор молчавшая Укоги.

Хамаю продолжала вести свой плавный рассказ, будто ее не интересовали окружающие.