Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

Дядю трудно заманить в ловушку, и он просто улыбается в свой бокал. Он садится на длинный диван, устраиваясь рядом с Сарой.

– Премьер Дэвидсон – занятой человек. Кроме того, после гала-концерта у нас будет достаточно времени для научных бесед.

Я хмурюсь и отворачиваюсь от окна. При мысли о перспективе оказаться без Джулиана, даже на короткое время, мой желудок сжимается. Я тянусь за последним стаканом на стойке и осторожно делаю глоток. На вкус он как жидкий дым.

– И как долго ты намерен здесь оставаться после концерта? – спрашиваю я, барабаня пальцем по хрустальному бокалу.

Сара сидит рядом с ним и потягивает свой ликер. За свою жизнь она повидала достаточно Серебряных королев, и она не дрожит под властным взглядом моей бабушки.

– Мы еще не решили, – отвечает она.

Аннабель шмыгает носом и морщится.

– Странное время для отпуска.

– Кажется, это называется «медовый месяц», – говорит Джулиан. Он медленно тянется к свободной руке Сары, и их пальцы переплетаются. – Мы хотели бы пожениться здесь, тихо и скоро. Если это всех устраивает.

«Если это всех устраивает».

Сначала моя бабушка усмехается, а потом ее губы растягиваются в настоящей улыбке.

Что касается меня, то я чувствую, что мое лицо может расколоться надвое. Почти больно улыбаться вот так, так широко и безудержно. Счастье не было мне знакомо в последние несколько месяцев, но сейчас меня просто разрывает от этого чувства. Я быстро пересекаю комнату и обнимаю их обоих, чуть не расплескав наши напитки.

– Самое время, – усмехаюсь я на ухо Джулиану.

– Согласна, – бормочет Сара. Ее глаза сияют.

Как и ожидалось, ужин был великолепен. Еще одно проявление щедрости Свободной Республики. Подавали стейк из бизона, свежую форель, лосось, жареный картофель, три вида зелени, сырный суп и свежеиспеченный хлеб, а на десерт – чернику со сливками и чай с жимолостью. Еду, должно быть, привозили со всех уголков Республики: отсюда, с Асцендента, из усеянного горами северо-западного океанского побережья. И все прекрасно приготовлено. Конечно, остальная часть делегации Норты получила точно такой же ужин, в особенности – Серебряные дворяне. Во время полета они открыто жаловались на состояние своих домашних кухонь, на то, что Красные могут свободно работать там, где им заблагорассудится, а также на дефицит продуктов, вызванный военным временем. Несколько хороших обедов в Республике могут оказаться как раз тем видом убеждения, в котором они нуждаются.

После ужина Джулиан, Сара и Нанабель быстро удаляются в свои спальни, и, оставшись в одиночестве, я смотрю на заставленный посудой стол. Он похож на самое настоящее поле битвы: повсюду стоят пустые тарелки и чайные чашки, валяются хлебные крошки, ножи и вилки испачканы соусом, как окровавленные мечи. При этой картине волосы у меня встают дыбом. Конечно, ночью слуга уберет объедки, но я все равно не могу удержаться и пытаюсь навести хотя бы какое-то подобие порядка. Складывая тарелки и чашки, я стараюсь вести себя тихо, и это замедляет процесс.

Я занимаю руки, а мысли мои сосредотачиваются на чем-то, что не относится к ней .

Джулиан хочет жениться здесь, потому что здесь находятся все, кого он ценит. Я, премьер-министр и Мэра. Конечно, он знает, что она вернется на торжество, если уже не вернулась. Дэвидсон, должно быть, упоминал об этом в своих письмах между долгими рассуждениями об архивах Монфора в долине горы Рог.

«А, кстати, в город вернется твоя бывшая ученица. Советую тебе встретиться с ней, пока она снова не улетела в какую-нибудь глушь».

Я роняю последнюю тарелку. Она звякает, но не разбивается.

Мне нужно поспать. Я смертельно устал, и мне нужно подготовиться к событиям грядущих дней. Но вместо того, чтобы направиться к себе в спальню, я обнаруживаю, что стою на террасе, наблюдая, как мое дыхание клубится на холоде. Естественно, мне становится жарко, и мое дыхание почти похоже на пар.

«Если Дэвидсон действительно хочет произвести впечатление на дворян, он должен просто попросить их посмотреть наверх».

Действительно, я никогда не видел ничего подобного в своей стране – да и в какой-либо другой. Над горами сияют огромные, блестящие звезды. Даже несмотря на городское освещение, они великолепны. Облокотившись на балюстраду террасы, я вытягиваю шею, чтобы посмотреть вдаль и поверх деревьев. Свет из поместья не проникает далеко в лес и освещает только первые несколько рядов сосен, а потом их ветви сливаются с темнотой. Небо кажется еще более поразительным на фоне лишенной растительности вершины, и первый снег сверкает в свете звезд.

Я понимаю, почему люди хотят здесь остаться. Несмотря на огромный вклад в военную кампанию на востоке, военные действия все еще не затронули Монфор. Это рай по сравнению с адом, откуда я приехал.

«Но ценой этому раю была другая война, такая же кровопролитная, и большие усилия, чем я могу себе представить».

Свободная Республика не всегда была такой. Здесь до сих пор есть много собственных недостатков, какими бы скрытными они ни были.

Если бы я был Озёрным, я бы смог найти утешение, обратившись к какому-нибудь далекому богу с молитвой о руководстве, о благословении, о силе, которая заставит всех увидеть, чего мы можем достичь, если у нас будет воля и шанс. Но я не верю ни в каких богов – и поэтому ни о чем не молюсь.

Мои голые руки начинают неметь; холод оказывает свое действие даже на таких, как я. Я не утруждаю себя щелканьем браслетов и не вызываю свое пламя. Сейчас я зайду внутрь и постараюсь немного поспать. Мне просто нужен еще один бодрящий глоток холодного воздуха и еще один взгляд на бесконечные, как будущее, звезды над головой.

Двумя этажами ниже и, может быть, в двадцати ярдах отсюда у кого-то появилось то же желание.

Я слышу, как скрипят старые дверные петли, когда она выходит на террасу, уже дрожа от холода. Она осторожно закрывает за собой дверь, чтобы никого не разбудить. Ее терраса больше моей, она огибает угол и выходит окнами на город. Она старается держаться в тени, вглядываясь в деревья и кутаясь в теплое одеяло. Ее тело маленькое и тоненькое, движения плавны. От нее веет какой-то смертоносной грацией. Она больше воин, чем танцор. Тусклого света спящего особняка недостаточно, чтобы осветить ее лицо. Но мне это не нужно. Несмотря на расстояние и темноту, я знаю.

Даже без своих молний Мэра Бэрроу все равно умудряется поразить меня в самое сердце.

Она поднимает голову и смотрит наверх, и я вижу ее такой, какой она была, когда мы нашли ее в той отвратительной комнате, в луже крови – как Серебряной, так и Красной. Стены той комнаты были выложены безмолвным камнем. Она лежала на полу, ее волосы были мокрыми и спутанными, глаза ее были закрыты. Глаза Мэйвена – открыты. Такие голубые, такие широкие. Такие пустые. Он был мертв, и я думал, что и ее тоже больше нет. Я думал, что потерял их обоих, потерял в последний раз. Брату бы это понравилось. Однажды он уже отнял ее, и если бы мог, забрал бы ее навсегда.