Антон Пешкин - Голый край [СИ]

Когда скальд начал очередной куплет, я подала голос, запевая вместе с ним. Я хорошо знала эту песню — чаще всего он исполнял ее на похоронах, и заставлял меня учить ее, так как в нашем краю именно такая музыка имеет наибольший спрос.

Так мы и сидели с ним вдвоем под ярким месяцем, думая каждый о чем-то своем и изливая свою горечь в песне. Ведь если подумать, у нас с ним было много общего — я тоже потеряла то, что было мне дорого.

Вот только виновата во всем была я и только я.

— Здравствуй, Майя, — наконец песня закончилась и скальд, шмыгая носом, обратился ко мне.

— И тебе, Хендерсон.

— Поздравляю… Получить капюшон друида в таком возрасте очень нелегко.

— Капюшон? А… — я невольно слабо улыбнулась. — Спасибо.

— Ты первый друид бога-ворона, которого я вижу за много-много лет.

— Ты видел и других? — удивилась я. — А куда они делись?

— Ну… — вздохнул Хендерсон. — Друиды ведь не поклоняются одному лишь духу. Бог — собирательное. Множество духов оленя, вместе они олений бог… Духи волка, быка, медведя… А вот дух ворона всего один.

— Ун, — кивнула я.

— Верно. И люди не любят Уна, а зря.

— Ты что-то о нем знаешь? — оживилась я и подползла поближе, усаживаясь напротив скальда. — Расскажи, Хендерсон!

— Ну будет тебе, будет, — вздохнул он. — Как могу я отказать девочке в красивой истории?

Он прочистил горло, дрожащей рукой вытер свое лицо и тихим, загадочным голосом начал свой рассказ.

— Ун не всегда был духом. Есть духи от рождения, те, кто появились в другом мире, а есть те, кто стали такими за свою исключительность. Вот и Ун стал таким же…

— А что он сделал?

— Не перебивай, — шикнул на меня скальд и продолжил. — Ун… Ох, это был первый человек, чья песнь пролетела над холодным северным краем. Первый скальд. Первая песнь. Это от него пошло мастерство скальдов, из-за него люди поют песни и стучат в барабаны.

Ун был, в общем, вестником долгожданной весны. Весны, когда оттаяли не только темные леса и спящие травы, но и человеческие сердца. Но его же сердце не могла растопить ни одна девушка в мире — ни одна, кроме дочери могущественного ярла.

Но Ун был скальдом, и потому не мог и мечтать о такой знатной девице. Но и она полюбила его за его песни, его голос, за то, как звучала его окарина и стонала его тагельхарпа. И с каждым днем любовь их только росла, расцветала, и очень скоро влюбленные не могли представить жизни друг без друга. Они тянулись друг к другу словно подсолнухи, когда заходит солнце. Словно две птички, вольно рассекающие небеса. Вот только она не была свободна.

И тогда Ун солгал. Это была первая ложь, прозвучавшая над холодным северным краем. Он стал первым обманщиком, солгал отцу возлюбленной, выдал себя за другого… Но это его и сгубило.

Лишь только отзвучало празднество по случаю свадьбы, как Уна схватили воины ярла. И перед тем, как ему вырвали сердце, он поклялся, что будет являться ко всем людям севера в кошмарах и раздорах, будет ссорить братьев и поселять смуту в сердцах человеческих. И лишь к одной он обещал являться в добрых снах — к своей возлюбленной, что носила под сердцем его ребенка.

И он сдержал свое обещание. Его желание было столь велико, что он переродился в бога-ворона. Ун стал дурным знамением на всем севере, и везде люди страшились произносить его имя. Ведь даже Арса, медведь войны, был не так страшен, как раздор на собственных землях.

Хендерсон наконец закончил свой рассказ, и теперь мы сидели в тишине. Я не могла ничего ему ответить — лишь сидела с разинутым ртом, глядя на скальда.

Выходит… Ун не такой уж и злой? Тут, конечно, классическая ситуация, когда он оказался жертвой, но все же… Прародитель всех скальдов? Вот это уже было что-то интересненькое.

— Хендерсон, — тихо обратилась я к скальду.

— Хм?

— Ты хочешь восстановить справедливость?

Утром на северный край опустилась осень.

Пока что еще было достаточно тепло, чтобы закончить все насущные дела, и холодные ветра еще совсем не гнали тяжелых свинцовых облаков издалека, но Хьялдур, ведущий календарь, сказал, что наступил сентябрь.

Всего на один день мы оставили все свои дела, прекратили один за другим изготавливать и доводить до совершенства арбалеты, и все ради того, чтобы все могли привести себя в порядок перед грядущим вечером — перед проводами очередного лета. И пусть этот год принес нам множество несчастий, впереди все еще была холодная и долгая зима, а потому мы все не могли не проводить прошедшее лето. Всем оставалось лишь надеяться и ждать, что оно вернется вновь.

С самого утра я подготавливала необходимый реквизит для сегодняшнего праздника. Планы у меня были грандиозными, а вот времени было, как всегда, в обрез, поэтому действовать нужно было максимально быстро и четко. Из-за сроков мне даже пришлось сократить количество шагов в своем плане, что сулило обернуться очередными проблемами, но думать сейчас об этом не было времени.

Если так подумать, этот праздник никогда не был связан с культом духов. Хьялдур пусть и присутствовал на нем, но не играл в нем решающей роли — здесь всегда блистал наш скальд, старик Хендерсон. В этом же году он, увы, не мог веселить народ в одиночку, и поэтому мне на этом празднике отводилась как роль старосты, так и скальда. Вдобавок к тому шла еще и небольшая роль друида бога-ворона, и, несмотря на свою вторичность для этого дня, именно в этот раз она должна была оказаться решающей.

— Хэй, Кнуд! — окликнула я усатого старика, который о чем-то переговаривался с одним из своих людей. — Поговорим.

Он похлопал по плечу молодому парню, тот улыбался чему-то своему. Старик же лишь хрипло посмеялся и, улыбаясь, подошел ко мне.

— Все готово? — я перешла сразу к делу.

— Нет, не совсем, — Кнуд качнул головой.

— Что значит не совсем? — прошипела я на него. — Ты говорил, что все в порядке!

— Тетива закончилась. А для такой штуки ее бы тем более не хватило, — пожал плечами он.

— Ну, старик… — вздохнула я, потирая висок двумя пальцами. — Чего молчал тогда? Времени не осталось совсем.

— Да тут не до тебя уже, сама понимаешь, — он ухмыльнулся. — Лето же провожаем как-никак.

— Ага, знаю я, — буркнула я в ответ. — По весне жди ораву орущих младенцев.

Кнуд сдавленно, сипло засмеялся, шевеля своими густыми усами. Прищурившись, он пристально взглянул на меня и сказал:

— Ты сама еще ребенок, а уже детей невзлюбила.

— Не детей. Скорее тех, кто их делает в такой сложный момент.

— Ты сама пообещала им землю, теперь они на тебя надеются, — Кнуд ухмыльнулся. — Вот и давай работай.

Старик насмешливо потрепал меня по голове, спутывая чистые, непослушные волосы, и, тихо хихикая, ушел прочь.