Антон Пешкин - Белый край [СИ]

— Мы требуем его голову! — еще яростнее закричал кто-то из прихожан.

— Голову! — поддержал его другой. — Его или всех язычников в крепости!

— Да! — завопили остальные.

Ситуация быстро накалялась. В проходе становилось все больше народа, окцитийцы, словно мухи на говно, слетались сюда один за другим, дабы принять участие в акте правосудия. К счастью, вскоре подоспел и Снорри со своей командой строителей.

Я отвела рукой Бруни в сторону, за свою спину, и шепнула Снорри, чтобы он оценил ущерб. В свою очередь, священник пытался сдержать и успокоить разъяренную толпу, которая начинала теснить нас уже и с другой стороны.

— Так, становится жарко… — я прикусила губу, пытаясь придумать лучший выход из ситуации.

— Голову язычника! — раздался в толпе крик.

— Голову!

Они начали прорываться вперед. Леродот уже не мог сдержать их, ровно как и я была лишь незначительной помехой на их пути. Кто-то вынул из-за пояса кинжал, другие в злости своей сжимали кулаки. Вот-вот прольется кровь.

— Да стойте же! — отчаянно закричал священник и бросился к Бруни.

Волосатый испуганно отшатнулся, я попыталась прикрыть его своим телом, но, к моему удивлению, Леродот вдруг обнял помойного здоровяка. Пастырь прижался к нему всем телом, зажмурившись и беззвучно читая молитву, лишь шевеля губами. И это сработало, разъяренная толпа остановилась, непонимающе глядя на развернувшуюся картину.

— Язычник, прошу тебя! — взмолился вдруг Леродот. — Прими мое прощение!

— Чего? — непонимающе вылупился на него Бруни. — А?

— Я прощаю тебя! — громче воскликнул священник. — Прощаю! И ты прости нас всех!

По толпе прошлась волна непонимающего шепота. Люди переглядывались и смотрели на своего пастыря, пытаясь понять его мотивы, а тот лишь продолжал обнимать Бруни, закрывая его своим телом.

В этот момент наконец обернулся Снорри, цокнув языком. Он покачал головой и коротко пробасил:

— Не он это. Лед истончился от тепла и откалывания, вот и все.

Бруни облегченно выдохнул и нервно засмеялся.

— Слышали?! — воскликнул он, глупо хихикая. — Не я! Не я это! Аха-ха-ха-хах!

— Успокойся, тс! — я что есть сил ударила его в плечо. — Тихо!

— Ну как, форр фан да, в анекдоте про друида и зловонного духа… — выдохнул волосатый.

Леродот наконец отлип от мусорщика и отошел от него на пару шагов, отряхивая свой балахон. Пожалуй, это было самым правильным решением в данный момент — запах от Бруни был непередаваемым.

— Братья и сестры! — священник раскинул руки. — Что же вы делаете? Зачем вы судите несчастного еретика?!

— Ну так ведь… — кричавший громче всех окцитиец замялся.

— Разве этому учит нас наша вера? — с горечью в голосе продолжил Леродот. — Мы должны прощать, как прощает нам наши грехи Трехликий. Нельзя поддаваться злобе!

— Мы отстроим новое святилище, — добавила я, скрестив руки. — Так что, вашу ж мать, успокойтесь!

— Вот! — воскликнул пастырь, положив руку мне на плечо. — Прощайте… Прощайте так же, как Соленый Ворон прощает своих врагов. Вам есть чему поучиться у этой неверной девы.

Окицитийцы склонили головы в стыде, осознавая, что чуть не совершили огромную ошибку. Миниатюрная гражданская война внутри крепости могла привести к краху всего, за что мы сражаемся — просто попереубивали бы друг друга и все, конец. Наконец-таки, после речи своего пастыря, они это поняли.

— Идите с миром, дети, — священник перекрестил своих людей. — Да направит вас Лик Сострадания на путь истинный.

— Менос, — негромко, в голос ответили окцитийцы.

Толпа постепенно расходилась кто куда. Я же после пережитого стресса тихо съехала вниз по ледяной стене и достала из мешочка на поясе засушенный цветок наперстянки. Только это ядовитое растение помогало мне унять то и дело мучающее меня сердце.

— Спасибо тебе, Майя, — улыбнулся Леродот. — Ты храбрая девушка.

— Давай, иди уже, — я махнула рукой. — Дай помереть спокойно.

— Пусть будет светел твой путь.

Бруни медленно сел рядом со мной, вздыхая. Из-подо льда торчал бронзовый лом, которым он откалывал куски грязного льда, рядом с ним — деревянный идол. По ледяному полу медленно растекался пролитый жир из масляной лампы, замерзая.

Краем глаза я заметила вдалеке, в конце коридора, темную фигуру в капюшоне. Это был Сих, который, скрестив руки, наблюдал за всем этим со стороны. Глядя прямо на меня, он плюнул себе под ноги и, развернувшись, пошел прочь. Для него такое яркое проявление эмоций было чем-то очень и очень редким, поэтому я, вскочив на ноги, устремилась за ним.

— Сих! — окликнула я темнокожего воина, но он и не думал оборачиваться. — Сих, постой!

Он свернул за угол, и как только я добежала до поворота, его сильная, жилистая рука вдруг схватила меня за шиворот и затащила в маленькую боковую комнатку. Я непонимающе уставилась на него, а он в это время выглянул наружу дабы убедиться, что никого рядом нет.

— Сих, что ты…

— Агрх! — воскликнул он с яростью, которую, казалось, копил годами.

— Сих…

— Майя… — начал было он, но до боли прикусил нижнюю губу и зажмурился, пытаясь сдержать эмоции. — Не верь священникам. Никаким!

— Что ты..?

— Да послушай! — он схватил меня обеими руками за плечи, заглянул в глаза. Впервые я увидела в его взгляде страх. Страх и ужасное, тяжелое сожаление. — Они… Не верь им. Не поддавайся его речам, умоляю!

— Сих, в чем дело?

Я отошла от гизийца на пару шагов. Он вздохнул, распрямил плечи и снова натянул на лицо маску безразличия. Медленно сел, опершись об стену.

— Хочешь узнать кто они такие на самом деле? — негромко сказал он. — Спроси о том, что они делали с племенем гизи. С какой злобой убивали тех, кто не молился их богу.

Я присела рядом, вздыхая. У темнокожего товарища тряслись руки, его колотило от злобы, и, казалось, он вот-вот взорвется.

— Они… Не верь им, прошу… Ни им, ни другим.

— Сих… — прошептала я, положив руку на плечо воину.

Его плечи задрожали. Он отвернулся, но я с полной ясностью понимала: он плачет. Стойкий, сильный мужчина сейчас поддался эмоциям, выпустил наружу весь гнев и горечь, что отравляли его сердце. И он не доверил их никому, кроме меня.

— Они… — начал он, но прервался, отрывисто вздыхая. — Они звери, Майя. Все они, каким бы богам они ни поклонялись.

Горячие слезы падали на ледяной пол. Одна, вторая.

— Нет у них сострадания и прощения. Ничего нет. Животные, которые убивают из-за веры.

— Сих, — я не знала, как реагировать на такую откровенность, поэтому приобняла его одной рукой. Воин положил голову мне на плечо, тихо всхлипывая. — Как я могу помочь тебе забыть о горе?

— Ты… Пообещай мне кое-что. Пустяк.

— М-гм, — кивнула я в ответ.