Грейс Дрейвен - Сияние [litres]

На этот раз она не боролась, как с Анхусет. Ильдико ждала, освободившись от пут, в кругу напряженных, вооруженных до зубов охранников, и наблюдала за пещерой. Глаза начали слезиться, так она боялась моргнуть.

Вспышки света освещали темноту короткими заревами. Звон металла о металл смешивался с криками и воплями боли. Шум стих, и громогласно колотящееся в груди сердце пропустило удар. Тишину заполнило тихое уханье филина, завывание зверей и шорох грызунов в листьях.

В кромешной тьме луна окутала пейзаж серебряной кольчугой. Ильдико сплела пальцы и помолилась богам в надежде, что этой ночью они будут милостивы. Ее молитвы были услышаны, когда воины Серовека и Анхусет вышли из пещеры. Ильдико вскрикнула и полетела по сухой траве к военному отряду.

Анхусет вынырнула из гущи, обхватила Ильдико за талию и закружила.

– Херцег у нас, – сдержанно сообщила она.

Ильдико стиснула ей руки.

– Где он?

– Ильдико, его пытали.

Колени подогнулись, она обмякла в объятиях Анхусет. Потрясение быстро сменилось яростью.

– Я хочу его видеть. Немедленно, – сказала она.

Анхусет кивнула и повела ее сквозь поток солдат к небольшой группе, собравшейся у входа в пещеру. Серовек преградил ей обзор и путь.

– У вас крепкий желудок? – спросил он. Лорд выглядел еще более суровым, чем когда свернул налетчику шею. Кровь капала с его меча, темные глаза сверкали в лунном свете, подобно алмазам.

– Прочь с дороги, лорд Пангион, – отрезала Ильдико.

Серовек отступил в сторону. Протиснувшись мимо него, Ильдико упала на колени рядом с распростертой в траве фигурой.

Бришен тихо и неподвижно лежал перед ней. По крайней мере, она думала, что это он. Нарастающий в груди крик клокотал в горле и прорывался сквозь стиснутые зубы в нечеловеческом вопле.

Анхусет не солгала, но не описала подробностей. Прежде элегантное, царственное и возвышенное по меркам каи лицо Бришена усыпали синяки и порезы. Оно распухло до неузнаваемости и было залито кровью. Кровь запеклась на щеках черными бороздами, которые тянулись от линии волос до подбородка. Рот рассекли во множестве мест, а высокая переносица искривилась и раздулась вдвое. Правый глаз заплыл, а на том месте, где должен был находиться левый, осталось лишь запавшее веко над пустой глазницей.

Ильдико зажала рот рукой, но не стала отводить взор. Все тело Бришена покрывали синяки. Ее взгляд задержался на его руках. Они не остановились, лишив его глаза. Ильдико очертила тонкую линию на тыльной стороне ладони супруга. Смертоносные когти, способные разрубить человека от глотки до пупка, но при этом дразнившие ее кожу легчайшими прикосновениями, вырвали с мясом. Истерзанные, окровавленные ногтевые пластины украшали кончики его пальцев на обеих руках.

Ильдико погладила дрожащей ладонью воздух над его головой, боясь прикоснуться, опасаясь, что избитое, истерзанное тело превратится в прах перед ее взором. Она не знала, чего жаждет больше: разрыдаться от боли или завопить от ярости.

– Мой бедный возлюбленный, – прошептала она. – За что?

– Мы думаем, главарь сбежал. Мы убили всех, кроме полудюжины негодяев. Те уверяли, что смогут выдать заказчика, если к ним проявят милосердие. Как желаете поступить, Ваше Высочество? – промолвил Серовек за ее спиной.

Ильдико не могла отвести очей от Бришена, глядя, как медленно вздымается и опускается грудь мужа от тяжелого дыхания. От него веяло болью и кровью. Ветер поднял прядь его волос, и Ильдико поймала ее двумя пальцам. Покрытый запекшейся кровью локон прилип к коже. Ей было все равно, кто нанял чудовищ, способных сотворить такое.

– Убейте их, – бесцветным голосом произнесла она. – Убейте их всех.

По возвращении в Саггару она заперлась в комнате Бришена и не выходила оттуда четыре дня. Там она купалась, переодевалась и ела. Ильдико почти не смыкала глаз, лишь изредка ее одолевала дремота.

Целители приходили и уходили, каждый раз уверяя Ильдико, что время, отдых и регулярные дозы отвара из сока марсерета помогут Бришену пережить это испытание. От Ильдико не ускользнула ирония того, что ядовитый сок, обездвиживший Анхусет, теперь служил более милосердной цели – избавить Бришена от боли.

Он мирно спал, положив забинтованные руки на живот. Повязки также покрывали раны от стрел на плече и ногах. Ильдико часами сидела в кресле рядом с кроватью, радуясь тому, что он жив. Опухоль медленно спадала, кровь и грязь давно смыли. Правое веко дергалось во сне. Левого Ильдико не видела. Белая ткань закрывала эту сторону лица, скрывая глубокий порез, тянувшийся от нижних ресниц до верхней части скулы как свидетельство того, с какой жестокостью похитители вырезали ему глаз.

Лихорадочный бред его не мучил. Бришен пил принесенные целителями отвары, не приходя в сознание. Ильдико иногда читала ему и отваживалась петь, пока голос окончательно не охрип. Анхусет часто навещала кузена, рассказывая о повседневных делах в крепости, словно он сидел перед ней и требовал отчета.

Она не задерживалась надолго. Ильдико всегда знала, когда Анхусет собирается выскочить из комнаты. Ее пальцы сжимали рукоять меча, словно она жаждала лишь одного: снова убить мучителей Бришена. Ильдико разделяла ее чувства.

– Позовешь меня, как только он проснется? – каждый раз спрашивала Анхусет, прежде чем сбежать.

– Конечно, – всегда обещала Ильдико.

Больше не опасаясь прикасаться к нему, она гладила забинтованную сторону лица. Ильдико когда-то восхищалась им, обнаженным и великолепным, когда он лежал на этой кровати в ореоле золотого солнечного света и казался неуязвимым.

Как же она ошибалась!

– Этого не должно было случиться, Бришен, – В глазах защипало от неизбежных раздражающих слез, и она с трудом сморгнула. – Ты и я ни для кого не представляли ценности или значения. Никому не должно было быть до нас дела.

Медленный, глубокий вздох сорвался с его губ, и правое веко открылось, являя сияющий, золотистый глаз. Голос охрип от долгого молчания, но слова прозвучали четко.

– Солнечная дева, – медленно произнес он. – Ты значишь для меня весь мир.

На этот раз Ильдико даже не пыталась сдержать слез. Они потекли по щекам, капая с подбородка на плечо Бришена.

– Принц ночи, – тихо выдохнула она. Слова отозвались эхом воспоминаний другого момента. – Ты вернулся ко мне.

Бришен привык видеть хорошее в любой ситуации. Пока ему не удалось найти плюсы в потере глаза, но он обнаружил преимущества в потере когтей. Хотя память о пытках осталась смутной, пальцы иногда пульсировали, будто воспоминания о страшной боли врезались в плоть. За прошедшие месяцы ногтевые пластины зажили, и когти стали медленно отрастать. Пока короткие и тонкие, но с каждым днем они удлинялись и твердели. Через год у него будут прежние смертоносные когти.